Но с Сулейманом можно
было сидеть хоть всю ночь. Он долго не хотел ехать в Москву. «Бедный Черчил
ль, Ц прыгали у него в темных глазах, в самой глубине, те самые сулейманов
ские искры. Ц Бедняжка ждет совсем не меня…» Они знали, кого ждет бедняжк
а. Конечно, не его, а рыжую Лариску. Последний рассказ Сулеймана, уже на пос
адке, был про Кизыл-Арват: «Мы в Кизыл-Арвате всегда про Москву спорили. А о
дного раз побили. Он сказал, что в Москве в домах горячая вода течет. Таког
о вранья мы не вытерпели, да еще у него отец завмагом работал, раздулся от
воровства… Они в войну лучше всех питались. А мы к сорок третьему году уже
все изголодали. Ничего не осталось. Летом еще арбузы спасали и дыни. А зимо
й голод. Один раз на пастбищах эпидемия была, барашки стали дохнуть… И их с
обрали в одном месте и закопали. Да еще известкой присыпали от заразы. И кт
о-то в городе рассказал. И весь город утром туда пошел. Из калитки выходиш
ь, смотришь Ц в переулке еще одна калитка скрипнула, еще одна… Из переулк
а выходим, а на улице уже двадцать попутчиков, смотрят друг на друга, спеша
т в одну сторону… А где улицы выходили, там уже толпа встречалась. И все ид
ут молча. А на краю города уже масса. Дети есть, старики, женщины, а мужчин по
чти нет. Все на фронте воюют. Идти надо километров двадцать. И никто не отс
тает. Самые древние старухи семенят… Все взяли сумки и ножи. Чем дальше ид
ут, тем быстрее. И вдруг так на пригорок поднимаемся, к горам, туда, и вдруг н
австречу ветер… Шашлыком пахнет. Таким вкусным шашлыком, я больше такого
запаха никогда не встречал. И люди побежали. Молчат и бегут. Только топот:
бух-бух-бух… Запыхались, на горку поднялись, а запах совсем с ума сводит, с
колько уже никто жареного мяса не нюхал… И видят, там яма, а в яме барашков
дохлых бензином облили и подожгли. Они горят, а ветер оттуда… Только туда,
а перед ямой стоят солдаты с автоматами в линию. Все встали и молчат. И хот
ь бы ветер повернул. А там сало шипит, мясо обугливается… И никто не уходит
. Стоят и нюхают, нюхают. Назад уже тихо шли, многие отстали… А он горячая во
да, горячая вода… Побили бедняжку».
Доктор Рыжиков понял, что это Сулейман сдержал слово. Рассказал, как у них
в Кизыл-Арвате видели голодную и некрасивую войну.
Ц Ничего, Сулейман, Ц сказал он, подбадривая: мол, ничего, прорвемся. Ц Н
а войне и много смешного бывало. Как в любой жизни. Вот вернетесь, я вам рас
скажу.
Ц И я вам, Ц мягко улыбнулся Сулейман.
Вот что они пообещали друг другу.
Но поезд прибыл, и в него уже грузили Туркутюкова, слишком укутанного от л
ишних удивленных взглядов. Доктор Рыжиков с Чикиным долго шли рядом с ва
гоном и по-провинциальному долго махали руками вслед поезду.
Так же вдвоем, пряча глаза, они провожали из города и жену Сулеймана, котор
ую родственники забирали в Баку. Она уже отплакала и отпричитала, оставл
яя мужа здесь, на городском кладбище. И теперь только вздыхала, время от вр
емени выходя из своего глубокого и горького забытья с неуловимыми сулей
мановскими интонациями: «Ох, бедный, до Баку не доехал и в Кизыл-Арват не в
ернулся…» Или: «Ох, зачем из Кизыл-Арвата поехали, я говорила: останемся…»
Она не отпускала от себя двух девочек, похожих на Сулеймана, и была уже с з
аметным животом. Может, теперь у Сулеймана будет мальчик. «Ох, как чувство
вала я, не хотела в эту Москву пускать… Еще тебя повезу, говорит. Чтобы вдв
оем под машину попали, да?»
Счастье доктора Рыжикова, что она не спросила: зачем вы послали его? Но не
спросила Ц не значит, что не думала.
Теперь, на продолжении суда, Чикин напомнил про это обещание, потому что в
идел, кого так не хватает доктору Рыжикову. И, может, вызывался его замести
ть, чтобы облегчить потерю. Облегчить чем мог. Хотя облегчать участь надо
было ему. Ибо на его добивание прибыла вся дружно нацеленная и сплоченно-
болоньевая команда жениных свидетелей.
Для чего пришла Женькина мать Ц неизвестно, так как ее игра уже была сыгр
ана. Разве что из любопытства или из какого-нибудь отдаленного угрызени
я совести. Она влетела в коридор как пчела, сделала два-три круга и, увидев
своих, присела к ним на краешек скамьи. Места ей досталось и без того мало,
едва на половинку тощего сидельного устройства. Но болоньевый сосед из с
воих, с торгово-административным лицом, усмотрел в этом какое-то оскорбл
ение и еще чуть больше развалился, вытолкнув Женькину мать с края скамьи.
Она озадаченно попыталась вернуть свой краешек, несмело тронув важного
союзника острым плечом. Он уперся. Она поднажала. Он смерил ее высокомерн
о-удивленным взором. Она ответила дерзким прищуром. Чем дальше, тем остре
е становилось ее костлявое плечо и тем труднее давался ему каждый сантим
етр удерживаемой позиции.
Ц Что это вы толкаетесь? Ц понял он, что молча ее не осадишь. Ц Позволяю
т тут себе, понимаешь…
Ц Я толкаюсь?! Ц Она только этого и ждала. Ц Я позволяю?! А он не толкается
! Он не позволяет! Вы только посмотрите на него!
Ее пронзительный голос, как в посудомойке, где надо перекричать плеск жи
рной и тухлой воды, шипение кранов, грохот ножей и вилок, привлек внимание
всего коридора. Многие думали, что начался обычный самосуд, как нередко в
ожидании суда полномочного. Никто бы не подумал, что это не противники, а,
наоборот, единомышленники.
И двинула его плечом как следует.
Он поприжал своих сообщников, они его подпружинили, и он дал такой залп, чт
о она стрельнула с края, как камешек из Женькиной рогатки.
Ц Да вы с кем разговариваете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132