А мне твоя копия все равно нравится больше оригинала. Кто его писал? Не могу вспомнить.
– Дионисо Грихальва, ваша светлость, – послышался голос из дальнего конца выстланного паркетом зала, и Мечелла с Кабралом оглянулись одновременно. – Прошу прощения, – продолжал человек, выходя на середину, под свет высоко висящей люстры. – Я недавно вернулся из Диеттро-Марейи и несколько лет не видел Галиерры. Сожалею, что прервал ваш разговор.
– Ничего страшного, эмбахадорро, – ответила Мечелла, распознав ранг посла по нарукавной эмблеме: теперь, когда шляпы с пером вышли из моды, Алессио отмечал наиболее высокопоставленных Грихальва собственной эмблемой. – И спасибо, что вы мне напомнили автора. Да, “Рождение Терессы” написал Дионисо. Это было так давно.
– Конец его был довольно печален, – заметил иллюстратор, коснувшись Чиевы до'Орро у себя на груди.
– Печален? – Кабрал бросил на говорившего взгляд, которого Мечелла не поняла. – Он ведь умер во сне?
– Ах, да, конечно. Я его с кем-то спутал. – Он слегка пожал плечами, как бы извиняясь за свою забывчивость. – Я вижу, ваша светлость предоставили Галиерре “Первую Любовницу”. Ее не видели здесь уже много лет. Говорят, она очаровывает каждого, кто на нее посмотрит, – совсем как ваша светлость, – добавил человек, коснувшись рукой губ и сердца в архаическом жесте почтения.
– Эйха, эти комплименты Грихальва! – рассмеялась Мечелла. – Я всего лишь женщина, а “Сааведра” – шедевр. Мы как раз собирались к ней. Не присоединитесь ли?
Они прошли в дальний конец Галиерры, где у стола с открытой перед ней книгой стояла Сааведра, поправляя лампу длинными пальцами. После продолжительного безмолвного созерцания Мечелла вздохнула.
– Да, вот ее конец был воистину печален, я полагаю. Хоть никто и не знает, что с ней на самом деле случилось.
– В некотором смысле странное полотно, – заметил Кабрал. – Поза в чем-то неуклюжая, и вещи, выбранные для ее окружения – особенно книга на столе, – совершенно необычны. Но я не удивляюсь, что она завораживает любого. Такая мучительная красота, и с таким чувством передана.
– А знаете, – задумчиво сказала Мечелла, – мне кажется, будто на ее устах зарождается улыбка. Это всего лишь иллюзия, но.., будто она прочла в этой книге что-то, порадовавшее ее.
Иллюстратор Грихальва кивнул.
– Понимаю, ваша светлость. Гений Верховного иллюстратора Сарио был таков, что любой, чей портрет он написал, будто оживает в своей раме.
– Именно так! – воскликнула Мечелла. – Каждая линия, каждая тень – совершенство. Он был воистину блестящий мастер.
– Уверен, что такая похвала из уст вашей светлости доставила бы Сарио глубочайшую радость, – ответил Сарио.


ГАЛИЕРРА 1304

Этой женщине, отравившей многие годы его жизни, недостаточно того, что она постоянно вмешивалась в политику семьи до'Веррада. Нет, ей еще нужно было родить сына, безмерно увлекшегося демонстрацией собственного богатства и вместе со своей вульгарной женой перестроившего Палассо Веррада, превратив его в результате в образец безвкусицы.
Арриано Грихальва стоял в Галиерре и с отвращением смотрел по сторонам. На смену классическим линиям и ослепительным, белоснежным стенам картинной галереи пришел модный в последнее время стиль Синны: множество выкрашенных черной краской и разрисованных ядовитыми драконами стульев с тощими ножками, столики, заставленные безобразными вазами, расписанными агатовым лаком, – одним словом, восточная экзотика. А хуже всего омерзительные, кричащие обои с золотыми листьями – на их фоне терялись шедевры.
Картины тоже расположены совсем не так, как раньше. Прежде каждое значительное произведение, будь то “Договор”, “Рождение”, “Смерть” или “Бракосочетание”, имело свое собственное место; теперь же картины висят вплотную другу к другу, между ними невозможно просунуть даже ладонь, сколько ни старайся. Все это скорее напоминает кладовую, чем картинную галерею. Неужели они все ослепли? Мечелла по крайней мере дурным вкусом не отличалась. Ее сыну повезло гораздо меньше.
Арриано, тяжело опираясь на трость, проковылял вперед. Его телу исполнилось пятьдесят три года. Он хорошо им попользовался, лучше, нежели можно было надеяться вначале, но его время подходит к концу. Костная лихорадка поразила руки.
В уголке, выходящем прямо в парк, устроился рисовальный класс Грихальва; сегодня утром на занятие привели небольшую группу мальчиков и нескольких девочек. А он пришел, чтобы в последний раз взглянуть на своего преемника.
Арриано остановился перед великолепной картиной Верховного иллюстратора Риобаро “Венчание Бенетто I и Розиры делла Марей”. Матра Дольча! Эти кретины засунули ее под самый потолок и окружили сборищем малозначимых “Договоров”, которые грубо вторглись в изящество линий соединенных рук Бенетто и Розиры. Риобаро совершенно сознательно отвлекал внимание зрителя от простого, невыразительного лица невесты, вложив свое непревзойденное мастерство и идеальное чувство цвета в изображение изумрудного шлейфа платья, изысканными складками ниспадавшего на ступени алтаря.
От такого оскорбления Арриано аж весь затрясся. Осторожно ступая, он добрался до скамьи и медленно опустился на нее. У него болели все суставы. С трудом открыл путеводитель.
Толстые листы были украшены по краям золотыми розочками. Какая возмутительная пошлость! Он быстро пробежал глазами имена герцогов, а потом Верховных иллюстраторов. Неужели в этой галерее нет никакого порядка, неужели все так страшно изменилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112