– А не сварами с теми, кто придерживается противоположных мнений». Не говорите мне, что он сменил свою песенку, мой дорогой. Или сменил? Джордж? – прошептала она. – Ох, Джордж, какой же вы скверный!
Он снова пошел ей за выпивкой и, вернувшись, заметил, как озорно блестели ее глаза. Она дергала себя за короткие седые волосы, как имела обыкновение делать, когда они еще были длинные.
– Мы ведь разрешили проводить операцию, Кон, – возразил Смайли, как бы давая фактологическую справку и тем самым побуждая ее держаться определенных рамок. – Мы одержали верх над сомневавшимися и дали вам «добро», чтобы прощупать Кирова. Что произошло потом?

Вино, воспоминания, вновь ожившая лихорадка преследования возбудили Конни до такой степени, что Смайли уже не мог с нею сладить. Дыхание ее участилось. Она хрипела словно старая несмазанная телега. Смайли понял, что она пересказывает беседу Лейпцига с Владимиром. Он-то считал, что все еще состоит в Цирке и операция против Кирова только начинается. А Конни в своем воображении перенеслась в древний город Таллин на четверть века назад. Силою своей необыкновенной фантазии она оказалась там, она знала Лейпцига и Кирова, когда те дружили. Впрочем, то была не дружба, а любовь, утверждала она. Маленький Отто и толстяк Олег. Это оказалось стержнем, добавила она.
– Дайте старой дуре рассказать, как все было, – продолжила она, – а вы – по мере моего рассказа – извлекайте из него необходимое для ваших порочных целей, Джордж. Черепаха и заяц, мой дорогой, – вот кем они были. Киров, большой унылый младенец, зубривший книги по юриспруденции в Политехническом и использовавший мерзкую тайную полицию в качестве папочки, и маленький Отто Лейпциг, чистый бесенок, участвовавший во всех рэкетах, отсидевший в тюрьме, целый день работавший в доках, а вечерами подстрекавший к бунту недовольных. Они встретились в баре, и это была любовь с первого взгляда. Отто выуживал девчонок, Олег Киров следовал за ним и подбирал остатки. На что вы рассчитываете, Джордж? Пытаетесь превратить меня в Жанну д'Арк?
Он раскурил новую сигарету и сунул ей в рот в надежде успокоить, но ее лихорадочная речь мгновенно сожгла сигарету и опалила ей губы. Он быстро отобрал «бычок» и затушил о жестяную крышку, которой Конни пользовалась вместо пепельницы.
– Какое-то время они даже делили одну девчонку, – возбужденно воскликнула она. – А в один прекрасный день – хотите верьте, хотите нет – бедная дурочка прибежала к маленькому Отто и предупредила его. «Твой толстый дружок завидует тебе, а он прихвостень тайной полиции, – шепнула она. – Дискуссионный клуб непримирившихся ждут большие неприятности. Бойся мартовских ид».
– Не взвинчивайте себя, Кон, – тревожась за нее, попробовал усмирить ее Смайли. – Поуспокойтесь, Кон!
Но она заговорила еще громче:
– Отто выставил девчонку за дверь, а неделю спустя их всех арестовали. Включая, конечно, и толстяка Олега, который их подставил, но они все знали. О, они-то знали! – Она запнулась, словно потеряв нить. – А глупая девчонка, которая пыталась предупредить Отто, умерла, – печально добавила она. – Исчезла; судя по всему, была подвергнута допросу. Отто где только ее не искал, пока не напал на соседа по камере. Умерла, как пить дать. Как дважды два четыре. Как и я, черт побери, скоро умру.
– Сделаем перерыв, – попросил Смайли.

Он бы и остановил ее – заварил чаю, поговорил о погоде, о чем угодно, лишь бы сдержать нараставшую в ней лихорадку. Но она уже перескочила ко второму этапу и вернулась в Париж, где Отто Лейпциг с данного сквозь зубы благословения пятого этажа и с горячего поощрения старого генерала принялся после стольких потерянных лет налаживать контакт со вторым секретарем Кировым, которого Конни окрестила Рыжим Боровом. Смайли предположил, что так она называла его в свое время. Лицо ее побагровело, у нее перехватило дыхание, поэтому слова вылетали с хрипом, но она заставляла себя говорить.
– Конни, – снова взмолился Смайли, но этого явно недоставало, чтобы ее остановить, да, пожалуй, и ничто бы уже не удержало ее.
– Сначала, – сказала она, – маленький Отто в поисках Рыжего Борова обошел различные франко-советские общества дружбы, в которых, как известно, бывал Киров. – Этот бедняга Отто, должно быть, раз пятнадцать смотрел «Броненосец „Потемкин“, но Рыжего Борова так ни разу и не увидел.
Прошел слух, что Киров стал проявлять серьезный интерес к эмигрантам и даже изображал из себя человека, тайно им сочувствующего: он спрашивал, не может ли он, несмотря на свою скромную должность, чем-то помочь их семьям в Советском Союзе. С помощью Владимира Лейпциг пытался пересечься с Кировым, но ему снова не повезло. И тут Киров начал разъезжать – разъезжать повсюду, дорогой мой, стал настоящим Летучим Голландцем, так что Конни и ее ребята стали подумывать, что он вовсе не оперативник, а какой-то административный работник Московского Центра, к примеру, бухгалтер-аудитор группы Западно-европейских резидентур, куда входит Бонн, Мадрид, Стокгольм, Вена, с центром в Париже.
– Работавшим на Карлу или на основную организацию? – тихо уточнил Смайли.
– Шепоток пускает тот, кто посмелее, – ответила Конни, но, на ее взгляд, это был Карла. – Несмотря на то, что Пудин уже находился на месте. Несмотря на то, что Киров – дурак и не солдат, работать он мог только на Карлу, – сказала Конни, прихотливо опровергая собственное утверждение. – Если бы Киров приезжал в резидентуры, его бы там принимали и он бы жил у известных нам офицеров разведки. А он жил под своей крышей и общался только со своими коллегами по торговым представительствам, – выложила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135