— Разумеется, нет, дорогой. Сюда ему больше никто не пишет. Разве что присылают счета.
Он вновь отвел мать на кухню. Под ее взглядом заварил чай.
— По крайней мере, про тебя уже не скажешь, что ты некрасивый, — это она говорила в утешение. — Он плакал. Со смерти Джеффри я ни разу не видела его плачущим. Он взял мой «Полароид». Ты не знал, что я увлекалась фотографией, дорогой?
— Зачем ему понадобился «Полароид? — Он думал о паспортах, заявлениях о выдаче виз.
— Он хотел запечатлеть все, что любил. Меня. Картину, где мы все. Сад. То, что радовало его, пока ты все не погубил.
Ей хотелось, чтобы ее вновь приголубили, и он нежно обнял ее.
— Евгений приезжал сюда в последнее время?
— Прошлой зимой, дорогой. Пострелять фазанов.
— Но Тайгер еще не убил медведя? — Шутка.
— Нет, дорогой. Я не думаю, что медведи по его части. Они слишком похожи на людей.
— Кто еще приезжал?
— Этот бедный Михаил. Он стреляет по всему. Подстрелил бы Джако, будь у него такая возможность. А вот Евгений не считал Джако за дичь. И Мирски, конечно.
— Что делал Мирски?
— Играл с Рэнди в шахматы в оранжерее. Рэнди и Мирски не отходили друг от друга. Я даже подумала, может, они по этому делу.
— По какому делу?
— Рэнди женщинами не интересуется, не так ли? А вот у дорогого доктора Мирски встает на все. Я застала его на кухне, флиртовавшим с миссис Хендерсон, можешь ты себе такое представить? Предлагал ей поехать с ним в Гданьск и спечь ему охотничий пирог.
Он протянул ей чашку. Кусочек лимона, без молока. Придал голосу резкость:
— Как Тайгер добрался сюда… в этот раз… когда приехал повидаться с тобой? Его привез Гассон?
— Такси, дорогой, от станции. Он приехал на поезде так же, как ты. Только не в воскресенье. Не хотел привлекать к себе внимание.
— И что он сделал? Спрятался в сарае для дров? Она стояла, опираясь на спинку стула.
— Мы ходили по поместью, как всегда, находили то, что ему нравилось, и фотографировали, — с вызовом ответила она. — Он был в коричневом пальто-реглане, которое я подарила ему на сорокалетие. Любовное пальто, как мы его называем. Я сказала, не уезжай, оставайся здесь. Я сказала, что пригляжу за ним. Он и слушать не хотел. Ответил, что должен спасать корабль. Что еще есть время. Евгений должен узнать правду, и тогда все снова будет хорошо. «Я отбился от них на Рождество, отобьюсь и сейчас». Я им гордилась.
— Что случилось на Рождество?
— Швейцария, дорогой. Я даже думала, что он собирается взять меня с собой, как в прежние времена. Но он думал только о работе и ни о чем больше. Мотался взад-вперед, как маятник. Даже не съел рождественский пудинг, хотя и любит его. Миссис Хендерсон чуть не заплакала. Но он победил. Отбился от них. От всех. «Я им всем врезал, — сказал он. — В конце Евгений принял мою сторону. С новой попыткой они спешить не будут».
— Кто не будет?
— Они, уж не знаю, кто именно. Хобэн. Мирски. Откуда мне знать? Все люди, которые пытались свалить его. Предатели. Ты — один из них. Даже если он никогда не увидит тебя и не услышит от тебя ни слова, он считает себя в долгу перед тобой, потому что он — твой отец, хотя по отношению к нему ты поступил безобразно. Он тебе что-то обещал. И ради этого живет. Как и я. Мы всегда учили тебя выполнять обещания.
— Поэтому ты и сказала ему о Кармен.
— Он решил, что я знаю, где тебя искать. Он умный. Всегда был таким. Он заметил, что я не волнуюсь о тебе, как раньше, и спросил, почему? Он — адвокат, с ним не поспоришь. Я уходила от ответа, и он меня тряхнул. Не так сильно, как в далеком прошлом, но достаточно. Я попыталась лгать и дальше, но потом подумала, а зачем? Ты — его единственный сын. Ты принадлежишь нам поровну. Я сказала ему, что он — дедушка, и он заплакал. Дети всегда думают, что родители — глыбы льда, пока они не начинают плакать, а тогда детям кажется, что они ведут себя нелепо. Он сказал, что ты нужен ему.
— Нужен ему? Зачем?
— Он — твой отец, Олли! Он — твой партнер! Они идут на него войной. К кому же ему обращаться за помощью, как не к своему сыну? Ты тоже у него в долгу. Пора тебе постоять за него.
— Он так сказал?
— Да! Его слова. Скажи ему, что он у меня в долгу!
— Скажи ему?
— Да!
— У него был чемодан?
— Коричневая дорожная сумка в тон его любовного пальто. С ремнем, чтобы носить ее на плече.
— Куда он собрался лететь?
— Я не говорила, что он собрался лететь.
— Ты же сказала, что он приехал с одной сумкой.
— Не говорила, не говорила!
— Надя, мама, послушай меня. Полиция проверила списки пассажиров каждого рейса. Никакого намека на Тайгера. Как он мог улететь, не оставив следов?
Она вырвалась из его рук.
— Он говорил, что ты с ними. Он прав! Ты спелся с полицией!
— Я должен ему помочь, мама. Я ему нужен. Он сам так сказал. Если я не смогу найти его, а ты знаешь, где он, его смерть будет на нашей совести.
— Я не знаю, где он! Он не такой, как ты, не говорит мне то, чего я не смогу сохранить в тайне! Перестань сжимать меня своими лапищами!
Испугавшись за себя, Оливер отступил на шаг. Она всхлипывала.
— Какой в этом прок? Скажи, что ты хочешь знать, и оставь меня в покое.
— Она поперхнулась собственными словами.
Он вновь подошел к ней, обнял. Прижался щекой к ее щеке, липкой от слез. Она сдавалась ему, как сдалась отцу, и он ликовал, но одновременно и ненавидел ее за слабость.
— С того дня его никто не видел, мама. Никто, кроме тебя. Как он уехал?
— Со вскинутой головой. Расправив плечи. Как полагалось бойцу. Сказал, сделает то, что должен сделать. Ты должен гордиться таким отцом.
— Я про транспорт.
— За ним приехало такси. Он бы пошел пешком, если бы не сумка. «Все начинается снова, Надя, — сказал он мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115