Можно будет и ребенка живым оставить, словно он законный, бироновский, и младенцу имя дать.
Она позвала Эрнста Иоганна, растолковала ему – как и что, и, хотя тот вовсе не думал жениться, Анна настояла, и он вынужден был согласиться. Выбрала ему Анна в жены двадцатилетнюю дворскую девку Бенигну, слабую здоровьем, глупую и некрасивую, изъеденную оспой, вызывавшую у Бирона лишь отвращение.
После бракосочетания и весьма немноголюдного свадебного застолья, когда все разошлись, Анна сказала Бирону:
– Будем считать свадьбу моей, а не этой дуры. Пойдем ко мне.
И Эрнст Иоганн Бирон сразу же из-за стола отправился с герцогиней в ее опочивальню.
Поселилась госпожа Бенигна Бирон в той же части митавского замка, где были покои герцогини, и в дальнейшем все происходило так, как было придумано. Бенигна подвязывала на живот себе подушку и все осведомлялась, скоро ли родит госпожа герцогиня. А потом и свершилось то, чему положено быть: у Бенигны будто бы родился мальчик.
IX
Теперь, на пороге лучезарного… нет, не то слово… Не лучезарного, а ослепительного счастья предстоящего замужества, когда такой непревзойденный красавец, высокочтимый граф Мориц, станет законным супругом… Нет, невозможно спокойно думать об этом. Дух захватывает, всю грудь распирает, и сердце изо всех сил колотится.
Подошел день, когда можно перечеркнуть проклятое прошлое со всеми невзгодами и огорчениями. Мать – спесивая царица Прасковья Федоровна – к ней, своей дочери Анне, злыдней была. Померла – ну и ладно. Тужить-горевать о том нечего. Дядюшка царь Петр – вовсе паскудным был: загнал в эту Курляндию да столько лет, словно нарочно, женихами дразнил. Сколько их было – со счета сбилась, а на деле – ни одного. Вот так дядюшка-благодетель! Чтоб ему ни дна ни покрышки. Каждый раз обещал приглядеть из достойных – достойнейшего, да под конец, должно, передумал. Пускай, дескать, Курляндия останется за Российским государством при вдовствующей герцогине, пускай она и дальше вдовкой живет. Да вот не выходит, государь, по-твоему!
Помер ты, преставился – и тоже горевать-тужить нечего. Прах с ними со всеми, ладно что перестали теперь своими наставлениями допекать. Теперь уж не помрачится жизнь никакими невзгодами, а по-солнечному засияют дни счастья да радости при одних нескончаемых удовольствиях.
И вдруг… Тут, в Митаве, за нею шпионили, а у нее тоже в петербургских придворных кругах свои лазутчики были. Углядели, услышали, донесли… Светлейший князь Меншиков в Курляндию собирается, сам хочет герцогом стать. Раб презренный, смерд худородный вздумал расстроить все. Да что же это за жизнь распроклятая!.. Неужто чаша горестей да унижений не до дна еще выпита?.. Все время препятствия да борьба. А Мориц, Мориц – так он красив!..
Но метаться да охать некогда. Надо срочно принимать меры, чтобы не допустить Меншикова до курляндских дел. Прежде всего он поедет в Ригу, а потому надо самой спешить туда, чтобы, если не опередить его, то, по крайности, не опоздать. В легкой коляске, только с одной служанкой, поспешно выехала Анна из Митавы. Остановившись в Риге за Двиной и узнав, где обретается Меншиков, Анна призвала его к себе и с великой, слезной просьбой умоляла, чтобы он исходатайствовал у императрицы утвердить Морица курляндским герцогом и разрешить ей, Анне, вступить с ним в супружество.
Меншиков не перебивал ее, давая возможность высказать все сокровенное и уяснить для себя, насколько далеко зашло дело с избранием Морица герцогом. Смолкла Анна, затаила дыхание, ожидая, что ответит светлейший, и он словно ледяной водой окатил ее.
– Нет, герцогиня, сие никак невозможно. Утверждение Морица герцогом противно взглядам России, а брак с ним для вас неприличен, понеже он рожден от метрессы, а не от законной жены, что ее величеству и всему Российскому государству будет бесчестием.
– Ну уж!.. – вырвалось было у Анны горько-усмешливое восклицание, но она тут же удержалась от препирательства с Меншиковым, чтобы не вызвать его явной вражды. А едва не сорвались с языка язвительные возражения его доводам: а сама императрица, да и ты, светлейший, сколь великой знатности?
Снова просила, но светлейший был непреклонен.
Увиделся он в Риге со своими давними знакомцами Яном Сапегой и его сыном, надеясь при их содействии получить для себя корону Курляндии. Крепко надеялся на дружественный и даже родственный союз с Сапегами потому, что еще пять лет тому назад, когда старшей дочери Меншикова было девять лет, она была сговорена за Петра Сапегу.
Заручившись обещанием друзей, Меншиков на следующий день поскакал в Митаву, чтобы строго и властно поговорить с курляндским сеймом и заставить его изменить свое решение об избрании Морица герцогом. Обнадеживал будущей любовью к курляндцам, сыпал деньгами, негодовал и грозил, но решение сейма оставалось непреклонным.
– Вы же, светлейший князь, не немец, не лютеранин и не жених, а граф Мориц отвечает всем этим требованиям.
Да и варшавский двор вознегодовал на притязания Меншикова самому стать герцогом курляндским.
Влюбленная герцогиня спешно написала в Петербург, прося у императрицы разрешения выйти замуж за графа Морица и жаловалась на противодействия Меншикова. Снарядив с письмом нарочного и приказав ему нигде в пути не задерживаться, Анна пригласила Морица в Митаву и приготовила ему апартаменты в своем замке, наистрожайше приказав Бестужеву, Бирону и Бенигне не выходить из цокольного этажа и не показываться. Там же держать и ребенка с кормилицей, не давая ему возможности проявлять себя криком, шалостями или появлением в верхних покоях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95