Меншиков возмутился и отправился к Екатерине, которой взволнованно говорил о том, что все русские люди неодобрительно и с опасением глядят на шведа, сумевшего во многом преуспеть, и у того все алчнее разыгрывался аппетит. Неужто ради того вели столько лет войну со Швецией, чтобы ее бесправный выкормыш голыми руками завладел Россией?
– Ну, Данилыч, ты все преувеличиваешь. Говорил Карл о твоей коллегии, но я посмеялась этому. Не волнуйся и не расстраивай себя. Твое – все при тебе. Давай-ка лучше чокнемся, – потянулась к нему Екатерина с налитым бокалом.
– Значит, все мое – при мне? – переспросил светлейший. – Так ты сказала?
– Так.
И подтверждением тому был легкий перезвон бокалов.
– Вот и ладно, вот и хорошо! – подвела итог Екатерина.
Ободренный ее заверением, Меншиков начал открыто нападать на герцога голштинского. Посылал к нему оскорбительные повеления, оказывал в публичных встречах явное неуважение, всячески давал почувствовать свое превосходство. Велел отнять у герцога остров Эзель, пожалованный ему еще царем Петром в пожизненное владение, и получение доходов с тех островных земель.
XII
У Меншиковых торжество. Граф Петр Сапега и его отец пожаловали в Петербург для обручения Петра со старшей дочерью светлейшего – Марией.
С Невы к вбитым у берега сваям причаливали новоманерные речные суда: верейки, ботики, эверсы, карбасы – парусные и весельные – и пестро раскрашенные лодки. Прибывшие в изысканных нарядах гости по специально для них проложенным трапам поднимались на набережную к подъезду дворца светлейшего князя. На Неве, во всю ее ширь и даль, в праздничные летние дни любимым развлечением многих петербургских хозяев было катание по реке. В сенатском указе по сему случаю говорилось: «Для увеселения народа, наипаче же для ради лучшего обучения, искусства и смелости в плаваньи» розданы безденежно от казны парусные и гребные маломерные речные суда градожителям в их постоянное пользование при условии: «Ежели какая трата на какое судно придет, то владелец повинен будет такое ж заново сделать и никак не менее того, а ежели более – на то воля его самого, на потомки его и наследники, и то будет похвально». Для постройки и починки таких судов возведена партикулярная верфь на Малой Неве. Каждое судно надлежало соблюдать в чистоте и исправности, и строго отмечалось, что «если суда даны, дабы ими пользоваться так же, как на сухом пути каретой и коляской, а не как навозной телегой».
Кто скажет, что такое было плохо задумано? И задумано хорошо, и выполнялось многими хозяевами с большой тщательностью и охотой.
Установлен был такой порядок: в летние царские дни, а то и в церковные двунадесятые праздники, в разных местах города вывешивались сигнальные флаги, а на крепостном флагштоке поднимали морской штандарт. Это означало, что градожители приглашаются выходить на водный праздник. Другим людям и людям подлого звания – любоваться, а хозяевам разных судов выезжать на оных и выстраиваться на Неве у крепости. Кто из хозяев не явится, с того взимать потом штраф. «Ты почему, такой-сякой, не был? Или к полицмейстеру под кнут захотел?..» Собравшиеся на Неве суда назывались невским флотом, а командующим над ними был адмирал граф Апраксин, шутливо называемый сухопутным адмиралом. Проплывал он на своей шняве подальше, как бы разведать путь, а потом поворачивал вспять, и все суда сразу замирали на месте, выжидая, пока адмиральское не пройдет мимо, и только после того можно следовать за ним, не имея права обогнать.
Старик адмирал Федор Матвеевич Апраксин словно молодел в те дни, видимо, вспоминая, как было в давнюю его мальчишескую пору на Переславском озере с потешным флотом царя Петра. Ну что ж, и здесь этот водный парад маломерных речных судов называли тоже потешным, – ничего зазорного в том названии не было.
Сухопутный адмирал приходился дальним родственником царю Петру, был родным братом царицы Марфы. Будучи воеводой в Архангельске, он участвовал в корабельных работах в Соломбале и в Воронеже. Назначенный потом на пост начальника Адмиралтейского приказа, вскоре получил чин генерал-адмирала.
Будучи другом царя Петра и светлейшего князя Меншикова, являлся в то же время Апраксин и тайным противником их обоюдных стараний преобразования русской жизни. Царь Петр ему говорил:
– Хотя ты, Федор Матвеич, всегда вроде бы одобрял мои намерения и действия, особливо по морской части, но я читаю в сердце твоем, что ежели я умру прежде тебя, ты будешь одним из первых осуждать все, что я делал.
– А вдруг возводишь напраслину на меня, тогда как?
– Думаю, что случится такое.
– Ну, а я думаю, что мне ни в коем разе не придется тебя, государь, пережить, а потому не опасайся никаких моих суждений. Пойдем-ка лучше выпьем за нашу обоюдность.
Пережил Апраксин царя Петра, но осуждать его деяний не стал. Он и с Меншиковым продолжал дружить.
Нигде в Петербурге не пили так много, как у графа Апраксина. Он всегда зорко наблюдал за гостями и, если замечал, что какой-нибудь гость неисправно осушает бокал, хмурился, впадал сразу в уныние и умолял ослушника проявить покорность хозяину. И, когда тот соглашался, Федор Матвеич, сияя от радости, восторженно рукоплескал. Не было гостя, который только бы вполпьяна уходил от него.
Совершенной противоположностью адмиралу графу Апраксину был канцлер граф Гаврила Иванович Головкин, скаредный крохобор. После его прижимистого угощения гостю надо было спешить домой обедать или ужинать. Потому у Головкина почти никто и не бывал.
Чтобы царедворцу задавать большие пиры, надо было иметь хороший погреб, кухню с первоклассным поваром, выписывать дорогие фряжские вина в добавление к своим, отечественным, и все это у Апраксина было, как и у его друга князя Меншикова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95