– Как он целовал…
– Кто, Лизета?
– Он… Этот…
– Матрос?.. Где он?
– Ты меня окликнул, а он, должно быть, испугался, убежал.
– Кто он? Как звать?
Ничего этого Елисавета не знала, находясь все еще будто в оцепенении от только что пережитых минут. Засмеялась, а потом вдруг заплакала. Петр не знал, что делать: бежать ли куда-то еще в поисках скрывшегося матроса или оставаться с Елисаветой.
– Он – чего?.. Охальничал, да?.. – дознавался Петр.
– Ой, Петяшка, – опять засмеялась она. – Как он целовал… – и уткнулась лицом в грудь Петяшке.
Ничего больше он от нее не дознался, да и не к чему было, – все ясно и так.
– Поедем домой, – подал ей руку, помогая подняться.
Спрашивал у Настёны – кто матрос и откуда? Она не знала. Наверно, приходил сюда смотреть фонтаны. Раньше в Петергофе его не видели. Может, из Кронштадта.
– А куда мог убежать?
– Да кто ж его знает – куда.
Поздно вернулись домой. Петербург уже спал в своей белесой ночи. Петр отвел лошадь в конюшню, обошел Зимний дворец, прислушиваясь к его тишине, и решил проникнуть в ту половину, где были покои Елисаветы. К ним примыкала комната, в которой жила сестра Наталья и, в случае чего – можно сказать, что хотел повидать ее. Елисавета говорила, что дверь к ней не будет заперта и можно будет долго целоваться, а ведь это так приятно!
Так бы он к ней и проник, но в коридоре повстречалась старая служанка Иоганна, и ему пришлось-таки сказать, что пришел повидать сестру. Иоганна удивилась, что он явился в такое позднее время.
– Спит она. Или уж дня не было повидаться, ночью пришел, – проворчала служанка.
И Петру пришлось повернуть назад.
Иоганна проводила его недоверчивым взглядом, – не вздумал бы вернуться. И чего это Лисавета якшается с ним? Хотя и царь он, а мальчонка мальчонкой. Уж ежели бывает охота поамурничать, так намекнула бы ей, Иоганне, и она живо из офицерского звания какого угодно галана доставила бы, как доставляла, бывало, на кратковременное гостеванье к покойной императрице. Или никакого намека не ждать, а самой подсказать Лисавете, как статься-сделать?..
А Петр, выйдя из дворца, не знал, куда ему идти. Вот как случается, бездомным стал. В меншиковский дворец идти противно. Кого он завтра там увидит? Эту бабу-ягу, горбатую Варвару; надменно-холодную, словно окаменевшую, Марию; своего камергера Сашку, которому разве что дать очередную затрещину; слушать кашель самого светлейшего, – да пропади все они пропадом! Надо было не уезжать из Петергофа, а оставаться там. Утром он сговорится с Елисаветой, и они снова отправятся туда. Воспитатель, добрейший Андрей Иванович, никогда против этого не возражал, а в последнее время даже потакал его склонностям ко всяким развлечениям.
Теперь, при каждой встрече, Елисавета восстанавливала Петра против Меншикова, и этому еще способствовал ставший другом-приятелем Петра молодой князь Иван Долгорукий.
– Чего ты слушаешься Меншикова? Он же твой враг, главный виновник всех несчастий твоего погибшего отца, – говорил Иван.
А тут еще последовала жалоба сестры Натальи на меншиковский произвол. Городом Ярославлем был подарен молодому императору серебряный сервиз, и Петр отослал его сестре. Меншиков два раза посылал к ней с требованием возвратить сервиз. В третий раз Наталья выпроводила от себя посланца, заявив, что она знает, кто такой Меншиков: он не государь и не имеет права распоряжаться таким образом. Кроме того, она была кем-то оповещена о горделивом намерении Меншикова женить на ней своего сына Александра, и это вызвало с ее стороны негодование за то, что без ее соизволения князь дерзает по собственному усмотрению располагать ее сердцем, волей и будущим счастьем всей дальнейшей жизни.
Чувствуя недомогание, Меншиков был особенно раздражительным и часто находился в крайне неблагоприятном расположении духа. Со дня на день общение с ним становилось все более трудным. Иногда его замечания в беседе с Петром становились слишком резкими. Назревало бурное объяснение, и оно не замедлило сказаться. Цех каменщиков, как называли себя новоявленные петербургские масоны, поднес Петру II девять тысяч червонцев, и Петр их тоже отослал в подарок своей сестре. Случилось так, что посланный молодой князь Иван Долгорукий повстречался с Меншиковым, и тот, узнав, с каким поручением человек идет к великой княжне, велел ему вернуться и отнести деньги в его, меншиковский, кабинет, сказав при этом:
– Император еще очень молод и не умеет распоряжаться деньгами как это следует.
При свидании с сестрой Петр, не услышав от нее ни благодарности, ни даже какого-либо отзыва о денежном подарке, спросил, разве ей это неугодно, и, услышав, что она ничего не получала, с гневом потребовал к себе посланца, и тот, задыхаясь от волнения и негодования, рассказал о своей встрече с Меншиковым. В первую минуту Петр от ярости не мог выговорить ни слова. Как, отнять у великой княжны то, что ей подарил он, император?..
– Кто государь – я или он?
Пусть останутся около него, Петра, только сестра Наталья, цесаревна Елисавета, Остерман и вот князь Иван… да, и еще пусть станет помощником Остерману по их, царственному, воспитанию отец князя Ивана. Он никогда ни в чем не противоречит, а только старается как бы доставить им удовольствие.
В тот же день в раздраженном тоне Петр спросил Меншикова, как тот посмел помешать исполнению его приказания и отобрать деньги?
Впервые столкнувшись с таким разгневанным отроком, бывшим всегда и во всем послушным, Меншиков сначала несколько опешил, но, собравшись с мыслями, ответил, что казна истощена, а государство нуждается в деньгах, и он хотел в Верховном тайном совете поставить вопрос, как лучше использовать эти деньги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95