Будь она мне дочерью, я и тогда бы ничего не мог поделать.
Капитан Декстер сообщил некоторые подробности: София за наличные деньги приобрела билет в транспортной конторе «Миралья и компания». Ее бумаги, полученные при содействии какого-то франкмасона, в полном порядке и со всеми нужными печатями. На «Эрроу» она поедет до Барбадоса. А там пересядет на голландское судно, идущее в Кайенну.
– В Кайенну, в Кайенну, – растерянно повторял Карлос. – Подумать только! И это вместо того, чтобы отправиться в Мадрид, Лондон, Неаполь! – Заметив Эстебана, он заговорил с ним так, словно тот все уже знал: – Она точно помешанная. Твердит, что ей все опостылело – и дом и город. Взять да отправиться в путешествие вот так – никого не предупредив, ни с кем не простившись! Уже два часа, как она на борту корабля со всем своим багажом.
И Карлос рассказал, что он тщетно пытался отговорить сестру от ее намерения.
– Но ей что ни говори – как горох об стену. Не мог же я увести ее силой. Хочет ехать, и все. – Он снова повернулся к Декстеру: – Вы как капитан имеете право отказаться везти того или иного пассажира. Не говорите, что нет.
Слова Карлоса вывели Декстера из себя, он решил, что тот сомневается в его порядочности, и, в свою очередь, повысил тон:
– У меня нет никакого права – ни законного, ни нравственного – так поступить. Не мешайте сестре делать то, что она задумала. Никто не воспрепятствует ей поехать в Кайенну. Не отплывет она на этом корабле, отплывет на следующем. Если вы даже запрете все двери в доме, она вылезет в окно.
– Но почему? – набросились на него братья, требуя ответа. Капитан Декстер отстранил их своими крепкими ручищами:
– Поймите раз и навсегда: она отлично знает, почему решила ехать в Кайенну, именно в Кайенну. – И, точно проповедник, подняв указующий перст, он привел библейское изречение: – «Кроткими кажутся речи нескромного, но они проникают в самую глубину чрева».
Фраза эта, последнее слово которой таило какой-то непристойный намек, подействовала на Эстебана как удар хлыста. Он схватил американца за отвороты сюртука и потребовал от него ясных, прямых и недвусмысленных объяснений. И тогда Декстер произнес грубую фразу, которая все сделала понятным:
– Пока вы и Оже бродили по набережным Сантьяго в поисках гулящих девок, она оставалась на борту с ним. Матросы мне все рассказали. Скандал, да и только! Я был так огорчен этим, что снялся с якоря раньше времени…
Больше Эстебану не о чем было расспрашивать. Все встало на свое место. Теперь он понимал, почему, узнав, что Виктор вновь сделался всемогущим властителем в одной из соседних стран Американского континента, София поспешила заказать все эти роскошные наряды; он понимал скрытую цель ее бесконечных расспросов: небрежно обронив несколько оскорбительных эпитетов по адресу Юга, она старалась выведать у него, Эстебана, все, что ее занимало, все, что касалось жизни, успехов и заблуждений Виктора. Она лицемерно соглашалась с тем, что Юг – изверг, отвратительный субъект, прожженный политикан, и таким образом умудрялась узнавать все новые и новые подробности, собирая буквально по крохам, по кусочкам, по обрывкам сведения о поступках, склонностях и деяниях того, кто прежде был облечен властью, затем пал, а теперь снова вознесся. Молча, ничем не выдавая себя, она упрямо шла к своей скрытой цели, и даже смертельная болезнь мужа не могла обуздать, образумить ее В том, что София заказывала цветы и свечи для похорон мужа, а вместе с ними – роскошное белье и пеньюары, которые надевают на голое тело, в том, что у одра умирающего ее не оставляли греховные мысли, было что-то циничное и отвратительное. И Эстебану внезапно открылась другая София, о которой он даже не подозревал, – низменная, послушная зову своей утробы самка, которая по доброй воле отдается мужчине и сладко стонет под тяжестью тела того, кто в свое время лишил ее девственности. Молодой человек вспомнил, с какой гадливостью София однажды ночью смотрела на проституток, этих едва ли не самых бескорыстных из всех жриц любви, покорных прислужниц сладострастия, и теперь он не мог понять, как в ней уживались два столь различных существа: скромница, красневшая от гнева и возмущения при одном только упоминании о плотском акте, который, по ее религиозным представлениям, был мерзким и греховным, и сластолюбивая лицемерка, которая сама так быстро уступила плотскому желанию и втайне предавалась любовным утехам.
– Ты во всем виноват, ведь это ты выдал ее замуж за кретина! – крикнул Эстебан Карлосу, ища, на кого бы возложить вину за то, что он называл про себя чудовищной изменой Софии.
– Брак этот никогда нельзя было назвать удачным, – вмешался капитан Декстер, разглаживая перед зеркалом измятые отвороты сюртука. – Когда муж и жена находят общий язык в постели, это сразу заметно, даже если они ссорятся. А тут все было комедией. Чего-то не хватало. Достаточно было посмотреть на его руки, – они походили на руки католической монахини, у него были безвольные, мягкие пальцы, он взяться-то ни за что как следует не мог.
Эстебан вспомнил, как старательно играла София роль примерной супруги; вплоть до смерти мужа она во всем выражала свою покорность ему, заботилась о нем и всегда с ним соглашалась, хотя это противоречило ее своенравной и независимой натуре. И теперь он почти радовался тому, что она уже не была девственницей, вступая в этот брак, который казался ему самой позорной уступкой традициям презираемого им общества. И тут же перед его мысленным взором опять возник образ властного человека, который даже на расстоянии продолжал мрачной тенью нависать над их домом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144