– Как заработок?
– Милый, – сказал дед и весь покрылся лучинками-морщинками. – Ко мне половина поселка просится. Сто рублей дают, только бы взял. А мне сто рублей не надо, я хороших людей ищу. К хорошим людям рыба идет. Я ее всю жизнь ловлю, я знаю.
– Дядя Митя, – раскатился парень. – Вы ребята держитесь за дядю Митю. Это такой старик…
– А ты мне не нужен, не нужен, балаболка, – сказал старик.
Потом Колька вернулся, и они стали допивать бутылку с диким зверем на этикетке. Старик все жевал и жевал свою рыбу, а они толковали, так, о разном, как будто так и положено: вчера – ничего, а сегодня – уже перспективы.
– Что вчера за ребята были? – повернулся к парню Санька.
– Так это Гайзулина ребята, неужели не слыхал? Шурфовщики. Знаменитая бригада. Меньше четырех на нос в месяц не бывает.
– Фартово, – сказал Муханов и постучал себя по коленке рыжей рукой. – Четыре в месяц – жить можно.
– Ну а ты? – спросил Санька.
– А я кореш этим ребятам, – сказал парень и нагло посмотрел Саньке в глаза. – Очко моя специальность, понял? – Он подмигнул доверительно и улыбнулся. Двух передних зубов у него не хватало.
– Это что? – спросил Муханов и постукал себя по зубам.
– Бывает, – жестко ответил парень.
Дед завернул остатки рыбы в газету и шустро натянул полушубок.
– Пошли, – громко скомандовал он.
Они стали натягивать ватники. Парень разлегся па мухановской койке и ковырял в зубах спичкой. Муханов посмотрел на него и вытянул деньги из-под подушки.
– Не бойся, – сказал парень. – Здесь это не в моде.
Они вышли на улицу, и апрельский свет резанул им глаза.
– Иди к Косякину, – сказал старик Кольке. – Иди и скажи, что дядя Митя просит трактор. Понял?
– Понял, – сказал Муханов и сразу пошел, как будто знал, где живет неведомый Косякин.
Старик пошел дальше, быстро переставляя ноги в торбасах. Они прошли мимо геологического управления. У входа бородатые ребята грузили автомашину.
– Ти панимаешь, куда кладешь? Ти кладешь мешки под ящики, – кричал низкорослый татарин.
– Не надрывайся, Сафат, – миролюбиво успокаивал татарина вчерашний парень в верблюжьем свитере. Но Сафат уже кричал на кого-то другого, и снова ему отвечали почтительно-ласковым тоном, как говорят с чудаковатым начальством. Видимо, это и был знаменитый Гайзулин.
– Четыре в месяц, – вспомнил Санька. – Жить можно…
К управлению подкатывали все новые машины. Дружные орды набрасывались на них. В сторонке, около прикрытой брезентом горы груза, стояли тракторные сани. Несколько парней вдумчиво совещались, поглядывая то на сани, то на груз.
– Ти думай головой, а не другим местом, – разносился голос Гайзулина.
Узкая стариковская спина маячила перед Санькой.
– Стоп, – неожиданно решил он и бегом вернулся в управление.
– Уходи, – неумолимо сказал отдел кадров. – Пг'иходи через шесть месяцев. И пг'ошу тебя, дг'ужок, не пей по утг'ам.
Саньке Канаеву хотелось его ударить. Но ударить было нельзя. Отдел кадров был человек без ног. Это он знал. Оставил человек ноги в тундре. Ничего нельзя было с ним поделать.
Узкая стариковская спина двигалась далеко впереди. Морщась от боли, Санька кинулся догонять. «Ладно, гады, – неизвестно к кому адресовался он. – Ладно. Будет еще парадный въезд». Кровь вчерашних мозолей не давала ему думать ни о чем другом.
Весь день они вдвоем грузили на тракторные сани бочки с бензином, потом рогожные мешки с солью, потом оленьи шкуры. Старик весь день торчал около них и, как бы советуясь, отбирал груз своей палочкой.
– Mo-может, вот этот мешочек. И вон тот тоже. Соль хорошая, серая. Рыба серую соль любит.
Вечером, когда сани были загружены доверху, Муханов спросил:
– Что дальше, дед?
– Идите, милки, гуляйте, – сказал старик. – Я вас далеко увезу. Там гулять негде и водочки нет. Там только ребята хорошие. К душевным ребятам я вас повезу.
Старик засеменил куда-то в сторону, в морозную вечернюю мглу поселка, туда, где на окраине поднимались вертикально в небо дымы стародавних домишек. Они отправились к гостиничному бараку. Подтаявший за день черный снег льдисто похрупывал под валенками. Ломило спину.
Канаев промолчал о том, что был сегодня в управлении. Не мог он этого сказать, как и не мог сообразить, почему до сих пор не отправил телеграмму брату Семе. Залезть бы сейчас в ванну, натянуть белую рубашку, дакроновый костюм, что раздобыл ему некогда Володя-аристократ, и завалиться туда, где весело. Муханову этого не понять.
Вчерашние парни снова сидели на сдвинутых копках и ревели страшными голосами:
Экспресс полярный звал меня гудками, И я сказал: «Как много дней в году. Чтоб не забыть, возьми ее на память». – И показал ей на Полярную звезду…
Они уже порядком раскраснелись, эти гайзулинские ребята. Верблюжий свитер подошел к Канаеву.
– Как дела, браток? – дружелюбно спросил он.
– Рыбачить будем, – ответил Санька. – На рыбалку завербовались.
– А-а. – протянул парень. – Рыбачить – клевое дело. Зафортунит, будете богачами. А нас, брат, перебрасывают. Последний день гуляем. Повезут на иную планету. Ты, главное, не унывай, понял. Пусть интеллигенция унывает. А у работяги, пока руки есть, он король, понял…
…И я сказал: «Верни ее обратно.
Не для тебя горит Полярная звезда…
– пели гайзулинцы.
6
Они лежали в тракторных санях под оленьими шкурами, и бледное полярное небо колыхалось над ними. Сани качались и вздрагивали на неровном льду. Трактор шел на юг к устью неведомой реки, где в царстве полушубочного старичка жили душевные ребята. Старичок сидел в кабине трактора. Иногда сани, вздрогнув, останавливались, и старик высовывал из дверцы свою шапку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27