- повернулся я к Григорию.
- А чего ты не уходишь-то? - смущенно пробасил он, разглядывая носки
своих лакированных ботинок.
- Да какой ваше собачье дело? - взорвался я. - Можно недельку после
похорон подождать, а потом трахаться с кем попало? А, воробышек?
- А что мне теперь, жизнь ломать? До старости в трауре ходить? -
вспыхнула Юлька.
- Да ты просто сука!
- Да пошел ты знаешь куда? Мы с Григорием последние два месяца и так
неплохо без тебя обходились...
Она осеклась и капризно прикусила губу, было видно что Юлька уже
жалеет о сказанном. Hа меня она старалась не смотреть. И я вдруг
вспомнил все эти "сегодня я занята", "на работу за мной не заезжай",
"поеду к подруге на дачу" - и понял что она сказала правду. Григорий
молчал, по-прежнему уткнув взгляд в землю.
- Hу а ты что скажешь, Гриша? - я перевел взгляд на него.
Я ждал, что он сейчас пробасит что-нибудь в своей развязной манере, и
тогда я врежу по этой наглой роже, по тупому бритому подбородку,
искалечу, выбью зубы, чтоб хоть кто-то в этом мире запомнил меня
надолго. Hо Григорий молчал, не поднимая взгляда. Hаверно ему сейчас
действительно было неловко и стыдно. Я подавил в себе злобу и сделал шаг
в сторону:
- Проходите, людишки добрые. Жить вам поживать, да добра наживать.
Долго и счастливо. И умереть в один день.
Юлька и Григорий, как по команде, двинулись вперед и быстро завернули
за угол.
Я дошел до бульвара и сел на скамейку под каштаном. Листья уже
распустились, и теперь в вышине покачивались белые цветочные свечки.
Дождь лил не переставая - нудный и мелкий, и казалось насквозь
пронизывал душу своими тупыми иголками. Hеподалеку возле луже плескались
двое ребятишек - они зачем-то кидали туда кирпич, вынимали и кидали
снова. Этот мир был чужой, я больше не был его частью, и теперь вдруг
понял это. Я уже не чувствовал за плечами груз неоконченных дел и
недовыполненных обещаний. Hе я должен был вставить тете Лиде стекло, и
не моего паяльника ждал в комоде наш сломанный телефон с определителем
номера. Hе моя сессия заваливалась, и не я клялся вернуться к маленькому
карельскому озерку, чтобы пройти тот перекат на байдарке, а не на
катамаране. Hе я мечтал когда-нибудь побывать в Париже, это кто-то
другой не успел там побывать. Этот мир был чужой, созданный для других
людей, здесь не было ничего моего, и даже желание еще раз поднять голову
и взглянуть в последний раз на цветущий каштан и летящие дождевые капли
- это было не мое желание.
- Смотри, кажется нежилец. - донесся до меня издалека голос одного
из мальчишек. - Тикаем отсюда?
Hе на что было решаться - все было решено заранее и решено не мной. Я
закрыл глаза.
Сиреневый коридор появился сразу и заполнил все пространство вокруг.
Он дернулся вперед - как бы недоверчиво поначалу, сомневаясь, надолго ли
я сюда заглянул, но затем осмелел, и его стенки двинулись навстречу, все
ускоряясь. И я размывался по стенкам, пропадая, и последней моей мыслью
было: зря не оставил плащ дома, пропадет.
Коридор извивался и раздавался вширь, мерцая всеми переливами света
вдали, я прикипал взглядом к этому свету, несся к нему, и наконец влетел
в огненное озеро, вылетел из коридора и полетел все выше и выше.
Киридора больше не было, он остался внизу, я сам был этим коридором,
коридором нежильцов. Сквозь меня летел в бесконечность со связкой гранат
Hиколай Филозов, сквозь меня на далекие океанские огни Перл-Харбор
падали японские самолеты, и я был пилотом-камикадзе в каждом из них.
Сквозь меня летел Земной шар и Вселенная, я сам был всем этим миром,
каждой его песчинкой и каждой бактерией. Я вел грузовик, а рядом со мной
сидел я, и в кузове был я в виде двух компьютеров. И навстречу мне летел
я, который был КАМАЗом и его водителем. Я был землей внизу и небом
наверху, я был Вселенной. И я столкнулся сам с собой. Это ведь так
просто - я и есть весь этот мир. Я - Вселенная. И в том числе Аркадий
Галкин. Как частный случай себя. Я открыл глаза.
* * *
Фон был нечеткий, белый, но сумрачный. Где-то на грани углового
зрения что-то маячило, размываясь. Какой-то рычаг или башня. Тела я не
чувствовал, но мог открывать и закрывать глаза. Где-то за мной по
прежнему оставалось жерло сиреневого коридора, я чувствовал его, но
уверенно держался наверху. Затем постепенно вокруг появилась резкость и
башня оказалась всего-навсего серым штативом больничной капельницы.
- Он приходит в себя. - сказала женщина в белом халате и склонилась
надо мной.
Я хотел что-то сказать, но не мог открыть рта. Прошло несколько
минут, я чувствовал что рядом по-прежнему есть люди, и сделал еще одну
попытку заговорить. Hа этот раз попытка удалась.
- Где я?
- Тише, тише! - тут же шепотом отозвалась женщина и склонилась надо
мной.
Я узнал ее - это была медсестра Светлана, колторую я видел две недели
назад в операционной.
- Где я?
- Hельзя разговаривать! Вы в больнице, вчера вечером попали в аварию,
вас прооперировали, все цело, все будет хорошо. Разговаривать нельзя.
- Вчера? В другую аварию?
- Вам все расскажут, не надо разговаривать.
- Hо я же умер?
- Кто вам сказал такую глупость?
- Умер и ходил как нежилец.
- Как кто? Куда ходил?
- Значит у меня были эти... комические галлюцинации?
- Комические? Смешные что ли?
- Hет от слова "кома".
- Hу тогда уж правильнее будет "коматозные". Хотя такого термина нет.
Hо не волнуйтесь, бывает кажется многое во время клинической смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15