Словно кто-то стремительный, жестокий и сильный, как беспощадные всадники революции, наотмашь рубанул шашкой живую плоть старого зеркала, смертельно ранив его.
Впрочем, это — всего лишь красивая аллегория, навеянная яркой картинкой из старого учебника истории. Нет, и не было никаких всадников революции.
И вовсе это не кровь растекается по старому зеркалу, а бегут небрежно набросанные буквы.
Алые, потому что писались они не чем иным, как любимой моей красной губной помадой. Правда последние полтора года любовь эта была платонической: губ я не красила, и вообще косметикой не пользовалась. Не хотелось. Но помаду я узнаю сразу, как только проходит оторопь.
И манера писать ею на зеркалах, именно так, наискосок, размашисто и небрежно, известна мне хорошо.
Это была одна из дурных привычек Егора, а, точнее: один из способов подразнить меня. Он часто оставлял мне короткие послания на зеркалах, всегда отыскивая тюбики моей любимой помады, куда бы я их не прятала.
Я свирепела и ругалась нещадно, а душа плескалась в теплых волнах бескрайнего счастья: он написал мне что-то, он искал мою помаду, может, потратив на это изрядное время, и все это время он думал обо мне…
Теперь он снова нашел мою красную помаду, хотя для этого ему пришлось уж точно изрядно потрудиться. Помаду теперь я, разумеется, не прятала, но всю косметику просто убрала подальше, с глаз долой, чтобы не будила больные воспоминания.
Послание было коротким.
" Умница. Все сделала правильно. Выйди в чат в 18. 00. Гор. "
Взгляд мой испуганно метнулся к циферблату часов: не опоздала ли?
Время, как и прочие реалии этого мира, тоже практически перестало занимать мое внимание.
Но, оказалось, что призраки им отнюдь не чураются, и я опять готова была прилипнуть глазами к флегматичным стрелкам.
К счастью, ждать мне оставалось недолго: уже через полчаса, не выпив даже чашки чая, я включила компьютер.
Еда, как выяснялось постепенно, тоже, очевидно, относилась к факторам реального мира, и есть мне, действительно, совсем не хотелось.
Разумеется, на место встречи я примчалась раньше назначенного времени, и одиноко торчала в чате, нервно постукивая пальцами по клавиатуре.
Но в шесть часов вечера, и даже без одной минуты, ко мне присоединился новый посетитель, который не преминул представиться коротко и веско: Гор.
— Привет, — первым заговорил он, — я не опоздал. Замечаешь перемены?
— Боюсь верить — А ты не бойся. Теперь ничего не бойся — Почему — теперь?
— Потому что теперь я с тобой — Кстати, ты обещал рассказать, почему же ты все — таки меня бросил?
Причем так…
— Не продолжай. Я сам знаю — как. Как трус и подлец. Тебе хочется порассуждать на эту тему? Давай! Мне этого очень не хочется, Скажу больше: мне стыдно, а поскольку ты знаешь, что я не очень привычен к этому чувству, то поймешь, наверное, что оно доставляет мне боль. Но ты имеешь право настаивать на своем. И я тебя понимаю. Давай! Препарируй подлую душу!
— Ничего ты не понимаешь. Не нужно мне твое раскаяние, и муки твоей совести не доставляют мне наслаждения. Я только понять хочу: за что?
— " О, вопль женщин всех времен… " — теперь он цитировал Цветаеву А ведь это я открыла ему ее мир! И поначалу он небрежно отбрасывал томики стихов, комментируя кровоточащие строки зло и цинично. Я плакала, а он гладил меня по голове и вкрадчиво говорил про нее мерзости.
— Да. Вот и скажи, мой милый, что же такого я тебе сделала, что ты счел возможным избавиться от меня, как от надоевшей дворняги.
— Хорошо. Но сначала ответь, тебе известно одно из главных правил человеческого общения, разумеется, если ты хочешь, чтобы это общение было продуктивным?
— Их много. Какое ты имеешь в виду?
— Очень простое: человеку надо говорить то, что он хочет от тебя услышать.
— Об этом я слышала. Но только, извини, это правило не человеческого общения, а общения слуги и господина. В случае, когда общение действительно человеческое, то есть — равное, следует, по-моему, поступать как раз наоборот: говорить то, что есть на самом деле.
— А почему ты так уверена, что твое видение единственно верное?
— Совсем не уверена. Но для этого и существует дискуссия. В случае человеческого общения. Между рабом и рабовладельцем она, разумеется, исключена.
— Может быть, может быть. Но, давай согласимся на том, что спорно и твое, и мое утверждения.
— Пусть так. Но беседа наша принимает все более философский характер, а мне бы хотелось простого ответа, без иносказаний. Впрочем, если ты не хочешь, можешь не отвечать. Переживу. Будем считать — проехали.
— Да нет, я же обещал. И потом вопрос я задал вовсе не для того, чтобы увести тебя в философские дебри. Он — прелюдия, так сказать, увертюра. А теперь, изволь, получи конкретный ответ. Ты ведь помнишь, как, примерно, за полгода, до того, как я тебя оставил, я спросил: что ты скажешь, если я уйду из бизнеса в политику?
— Прекрасно помню.
— Ты сказала: это зависит от того, что ты подразумеваешь под словом «политика» Цитирую близко к первоисточнику?
— Цитируешь дословно. Но позволь и мне, тем более что речь идет о моем ответе. Дальше я сказала: если ты собираешься в депутаты, то это мало, что изменит, по крайней мере, на данном этапе. И для этого совсем не обязательно уходить из бизнеса.
— Правильно. А я спросил: а если не в депутаты?
— Тогда — куда? В исполнительную власть? Министром или заместителем? На меньшее — ты вряд ли согласишься. Это реально и перспективно. Но готов ли ты стать чиновником, пусть и крупным? И потом, тебе что, предложили пост, или ты намерен сам предлагать свои услуги?
— Снова верно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88