А других специалистов по этим вопросам не существует, насколько мне известно.
— Снится? — недоверчиво переспрашивает меня Муся. Впрочем, сомнения ее обоснованы: я тысячу раз жаловалась прежде на то, что Егор никогда не приходит ко мне во сне.
— Да, теперь снится. И я хочу, чтобы кто-ни-будь разъяснил мне, что это означает?
— Ну, хорошо — довольно неуверенно соглашается Муся, — я попытаюсь разыскать адрес одной женщины, мне о ней рассказывали наши пациентки, но это очень серьезно. Надеюсь, ты понимаешь?
— Да, да, понимаю теперь. А когда ты сможешь все узнать?
— Постараюсь сегодня. А, помимо снов, у тебя все в порядке? — голосе Муси снова звучит сомнение. Я быстро анализирую все сказанное ей: не проскочило ли чего лишнего, но быстро убеждаюсь, что — нет, ничего такого, что могло навести Мусю на след моих нынешних приключений, я не произнесла.
Впрочем, интуиция у нее всегда была развита чрезвычайно высоко. Поэтому я отвечаю как можно более спокойно:
— Абсолютно. Так я позвоню тебе в конце дня или, может, после обеда?
— Хорошо. Но если информация будет у меня раньше, я сама тебе позвоню.
Ты ведь будешь дома?
— Конечно — я произношу это быстро и уверенно, чтобы еще раз дать понять Мусе: у меня все по — прежнему.
Впрочем, в этом я вовсе не лгу: идти мне совершенно некуда и потому я, конечно же, останусь дома ждать ее звонка и очередного послания от Егора с указанием, когда состоится наше следующее свидание во всемирной паутине.
Я варю себе кофе на кухне, наслаждаясь тишиной, одиночеством и… ожиданием.
Да, наступили в моей жизни такие удивительные дни, когда состояние ожидания внезапно оказалось приятным.
Природа этого замечательного явления мне понятна: с каждым днем я все более привыкаю к тому, что все мои ожидания неизбежно сбываются, причем в точно назначенное время.
За кофе меня занимает одна лишь, незначительная, по существу, мысль: кто первым свяжется со мной сегодня: Егор или Муся?
Первым оказывается Егор.
Я еще допиваю вторую чашку кофе, когда раздается телефонный звонок. "
Муся" — почти уверена я, поднимая трубку, но в ней звучит незнакомый молодой голос.
— Служба "Alarm servis " городской телефонной сети, сорок восьмая — механически представляется собеседница — вы просили сделать звонок в 11 часов 13 минут за две минуты до 11. 15.
— Спасибо — почти радостно благодарю я сорок восьмую, хотя до сей минуты понятия не имела о службе побудки в системе городской телефонной сети, и уж конечно не делала никаких распоряжений относительно 11 часов 13 минут.
Но теперь, в отличие от первых двух вариантов, мне моментально все становится ясно.
То ли Егор, на сей раз, оказался не очень изобретательным, то ли я начала привыкать к его зашифрованным посланиям, но компьютер, вне всяких сомнений, следовало включить ровно в 11. 15.
В моем распоряжении оставалась только одна минута.
На этот раз ждать пришлось ему, по крайней мере, табло сообщило мне, что в чате уже находится один посетитель.
И зовут его Гор.
— Привет! — сразу же отреагировал он на мое появление, и по тому, как нервно побежали буквы по синей мерцающей поверхности монитора, я поняла, что он чем-то взвинчен. Не раздосадован, и не взволнован, а именно взвинчен.
Было у Егора такое состояние, и, как правило, он впадал в него перед лицом опасности.
— Привет. Ты чем-то встревожен?
— А ты не знаешь, чем?
— Сном?
— Вот именно.
— Но почему?
— А понравиться ли тебе, если ты начнешь разговаривать во сне, а я получу возможность слушать и даже беседовать с тобой. При этом, подчеркиваю, ты совершенно не отдаешь отчета в своих словах и не помнишь их потом?
— Значит, когда ты снишься мне, с тобой происходит нечто подобное — В точности. Со мной происходит в точности то, что я только что тебе описал.
— И ты не помнишь, о чем мы с тобой говорили?
— Нет. И это мне не нравиться.
— Но откуда же тогда ты знаешь про сон?
— Ну… Это как бывает в реальной жизни. Просыпаешься, помнишь, что что-то снилось, даже отдельные отрывки сна помнишь, но содержание улетучилось. Так и со мной. Помню, что общались с тобой, и как-то странно общались. Но — где, о чем — ничего не помню.
— Успокойся. Никаких своих страшных тайн ты мне не поведал.
— Но что я все же говорил? Расскажи подробно.
— Зачем? Говорю же: ничего необычного ты мне не сказал.
— Послушай, если я прошу, значит мне это важно. Никогда не отказывай мне, если я прошу, я ведь делаю это не так часто, не правда ли? — это снова был прежний Егор. Слово в слово, интонация в интонацию, хотя, разумеется, интонаций я не могла слышать, но я отлично ощущала их в нервном пульсе подрагивающих строк.
— Хорошо. Ты говорил, что мне угрожает какая-то опасность, но ты не можешь меня от нее оградить, и даже предупредить не можешь — Какая опасность?
— Этого ты тоже не мог сказать — Почему?
— Не знаю. Не мог — и все, и очень страдал из-за этого — И это — все?
— Почти.
— Я сказал: мне нужно все, до мельчайших подробностей.
— Ты говорил о том, что виноват передо мной, но не просишь прощения, потому что сам себя никогда не простишь.
— Допустим, это, на самом деле, так. Ну, и дальше?
— Дальше, ты сказал, что пытался хоть как-то искупить свою вину, но обрек меня не большие страдания.
— Ну!!!
— И все. Еще просил меня подумать и самой понять: что к чему, потому, что сам не можешь мне ничего объяснить. Это все.
— А где мы виделись с тобой, я помню что-то очень странное…
— Да не такое уж странное: на той трассе — На какой?
— На той самой, как я поняла — Вот оно что… Поэтому мне было так неуютно. Мы говорили о том, как это все случилось?
— Нет. Ты не рассказывал, а я не смела спросить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88