В семнадцать лет Ален начал писать сценарии. Разумеется, для Голливуда. В двадцать один он наконец добрался до Калифорнии. И… с ужасом понял, что людей, способных оценить его творчество по достоинству, здесь нет.
Или — почти нет.
Крохотный островок надежды, малозначащее «почти» робко забрезжило во тьме, когда судьба, неожиданно расщедрившись, свела их с Мартином Вэнном, мужем и продюсером восходящей звезды До-До.
Большие маслянистые глаза Мартина вспыхнули, едва пробежав по первой странице потрепанной книжицы — сорок листов дешевой бумаги, скрепленных степлером.
Только и всего.
Страница была грязной — десятки небрежных рук оставили на ней отпечатки. Многие легко угадывались невооруженным глазом. Позже это казалось даже символичным.
Пройдет совсем немного времени, и фильм, снятый по этому сценарию, назовут самой грязной и вызывающей лентой Голливуда. И едва ли не самой кассовой одновременно.
Немолодой католический священник — брат-близнец хмурого отца Станислава — давно обуздал тело целомудренным воздержанием.
Душа, напротив, бунтует яростно и неистово — в мечтах святого отца рождается и живет страстная, необузданная блудница. Образ ее становится все более ярким, зримым и наконец — не без помощи преисподней — обретает плоть. Призрак врывается в реальный мир и, осмелев, замахивается на мир небесный. Совращены благопристойные отцы семейств, глубокие старцы, скромные домохозяйки, мальчики из церковного хора, девочки из монашеского приюта. Остановиться бесноватая красавица не может — и не хочет!
Сила темной страсти оживляет изображения на старинных фресках в соборе. Грехопадение святых угодников отвратительно и ужасно. Сатанинский — вне всякого сомнения — фильм был снят мастерски. Отталкивающие кадры завораживали. Отражались в подсознании, будили в нем что-то глубинное, темное, страшное, будоражили воображение.
Ватикан потребовал запретить ленту, и несколько европейских правительств вняли призыву.
Но деньги — тонкие ручейки и полноводные реки звонких монет и шелестящих купюр — стремительно прибывали на банковские счета прокатчиков.
Остановить дьявольскую фантасмагорию было невозможно.
Родня в Техасе всерьез подумывала о перемене места жительства и благодарила создателя за то, что блудная — воистину! — дочь соизволила взять псевдоним.
Потом Ален написал еще десять сценариев, а Мартин благополучно их поставил.
Потом Алена не стало. Однажды он просто не рассчитал дозу.
Людям по-прежнему интересны были его фантазии, но каждый раз — новые, к тому же они постоянно требовали добавить перца. Исправно поставляя толпе наркотик, он и сам испытал нужду в сильном допинге. И немного ошибся.
Мартин и Долли взгрустнули по старому другу, но быстро развеялись, закатившись на пару недель в Биарриц.
Скандал в роскошном «Hotel du Palais», сопровождаемый битьем наполеоновских ваз, окончательно вернул звездной паре вкус к жизни.
К тому же за пятнадцать лет их триумфального сотрудничества сотни подражателей научились писать «под Алена Луковски».
Мартин без особого труда отобрал троих.
Все пошло своим чередом.
Долли наконец собралась встать с пола.
Осторожно — в голове по-прежнему гулко ухало, да и в желудке пока не было покоя — поднялась на ноги. Сделала несколько неуверенных шагов. Без неприятностей, разумеется, не обошлось. По дороге в спальню зацепила громоздким кринолином тяжелую позолоченную вешалку для халатов.
С трудом удержалась на ногах.
Вешалка обрушилась на розовый мрамор со страшным грохотом — его-то и услышала притаившаяся внизу прислуга.
Сначала — грохот, потом — долгое витиеватое ругательство.
Секундой позже зазвонил телефон.
— Жива, алкоголичка?
— Пошел к дьяволу! Клянусь, Марти, когда-нибудь я откручу твоим доносчикам яйца.
— Не обольщайся, дорогая, столько яиц не под силу открутить даже тебе. Вчерашнее шоу в «Fagade» наблюдало слишком много народа. Говорят, ты пыталась поиметь ди-джея прямо на пульте.
— Неужели? И что же, интересно знать, помешало мне сделать это?
Про «Facade» Долли не помнила ничего.
Хотя начиналось все в высшей степени респектабельно. Роскошный банкет в «Beverly Hilton». Разряженная — в пух и прах — публика. Натянутые улыбки, ревнивые взгляды, обмен колкими любезностями и любезными колкостями. Потом, как водится, лед начал таять — к тому времени До-До уже изрядно набралась.
Потом, видимо, был «Facade».
Ну и черт с ним!
Подробности она узнает уже очень скоро — из газет.
Долли отшвырнула трубку.
Рухнула на кровать.
И заплакала.

5 апреля 2002 года
11 часов 03 минуты
Зрелище было комичным.
В разных концах огромного кабинета, обставленного классическим «Chippendale» , два респектабельных господина говорили по телефону. Вернее — по телефонам. Каждый — по двум одновременно, к тому же — на двух языках.
Энтони Джулиан занял позицию у окна — со своими собеседниками он общался соответственно по-французски и по-гречески.
Сергей Потапов — у противоположной стены, в глубоком, как раковина, кожаном кресле — перемежал русскую и английскую речь.
Стоило ли удивляться тому обстоятельству, что в кабинете было довольно шумно?
— Мне кажется, Полли, они неплохо обходятся без нас.
— Осталось пять дней.
— Я помню. И что?
— Ничего, просто интересно, что будет твориться непосредственно перед отплытием? Смогут они говорить сразу по трем телефонам?
— Тогда уж — по шести.
— Почему именно по шести?
— Арифметическая прогрессия. Если каждый день будет прибавляться по телефону — в момент отплытия им придется говорить одновременно по шести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77