Его действительно оттеснили от Лизы, вернее, так и не позволили подойти к ней, толпа подхватила ее и повела по центральной аллее кладбища к тому месту, где уже была готова могила. Народу прибывало, его оттеснили еще дальше, и он уж больше не видел Лизу и собственно сам процесс погребения. Только гроб на открытом катафалке, который медленно проехал сквозь расступившуюся толпу, и мельком — бледное, неузнаваемое лицо человека, утопающее в цветах. Он не был похож на Лемеха. Ничуть. Но Стив знал — смерть неузнаваемо меняет людей… Потом он слышал отрывки речей, и шеф протокола, если узнавал говорящего, а он узнавал почти всех, — давал короткие пояснения. Как понял Стив, из членов правительства присутствовал только один министр, который якобы просто дружил с Леонидом. Но представители крупного бизнеса, несмотря на недавний демарш Лемеха, были почти все. «Что это? — подумал Стив, — корпоративная солидарность? Понимание, что на его месте в любую минуту может оказаться каждый из них? Или молчаливый демарш — фига в кармане, продемонстрированная президенту Путину?» Это требовало осмысления. Его спутник настроен был более философски: — У русских вообще особое отношение к смерти. Более возвышенное, что ли. Церемония, судя по всему, близилась к завершению, Стив думал только о том, как сквозь толпу протолкнуться к Лизе или хотя бы попасться ей на глаза, но в этот момент произошло довольно странное явление. К ним — обычному посольскому клерку и частному лицу — потянулись люди. Это было почти протокольное, ритуальное движение — сложилось нечто вроде небольшой очереди. Стив пребывал в полном изумлении. Шеф протокола привычно представлял подошедших, те жали руку ему и Стиву, говорили какие-то общие слова о бренности жизни или любви к Америке, делились короткими воспоминаниями, связанными со страной, иногда — чуть ли не детскими, кто-то желал успеха в Ираке, кто-то, напротив, говорил, что это долгая и опасная авантюра. Из представлений Стив понял, что большая группа подошедших были те самый русские олигархи, которые, якобы, показывали Путину фигу в кармане, другие оказались известными деятелями культуры, режиссерами, актерами, писателями.
— Покойный был меценат, — успел шепнуть спутник Стиву на ухо в промежутке между очередным рукопожатием.
«А я- то — нет. — подумал Стив. — Что им всем от меня нужно? А этим — из списка Forbes?»
Надежды разыскать Лизу, понятное дело, не было уже никакой.
— Скажи мне, что это было? — спросил он своего спутника, когда, отыскав посольскую машину, они наконец оказались в салоне.
— Любовь к Америке.
— Что, прости?
— Русские — не все, разумеется, но большинство интеллигенции и часть бизнеса, питают к нам совершенно необъяснимые теплые, почти родственные чувства.
— Откуда же?
— Знаешь, я думал об этом. Особенно когда только приехал работать в Москву и наблюдал на приемах такое… Хм, я даже не знаю, как это назвать. Трепет? Умиление? Низкопоклонство? В общем — небывалую любовь. И я, как ты сейчас, спросил себя — почему? Откуда? Не за помощь же по лендлизу? И мне кажется, я нашел ответ, и не ответ даже — целую концепцию. Я даже придумал ей название. Только не смейся.
— Даю слово.
— Так вот, Россия — страна больших, сильных людей. Здесь их культ, их правила, их земля, здесь не любят «шибко умных», хотя знания и ученость уважают, но в сочетании все с той же смелостью и русской безрассудной отвагой. Ну, пусть я маленький и слабый, и ты наверняка мне накостыляешь, но я все равно врежу тебе футляром своей скрипки. А там — будь что будет. Но знаешь — не все же таковы? И появляются люди с комплексами. Вернее — с одним. Я назвал это «комплекс маленького скрипача».
— А почему скрипача?
— Ну, был у меня по соседству такой скрипач-доходяга. Ох, и доставалось ему от нас.
— Значит, не только в России?
— Подожди. Дослушай. Тогда поймешь, причем здесь Россия и Америка. Так вот, собственно, о комплексе. Вот представь себе. Маленький, талантливый, но слабый мальчик-скрипач, разумеется, подвергается жесткой обструкции со стороны дворовых мальчишек. Заступников у мальчика нет — ну, вышло так — ни папы, ни старшего брата… Сам он трусоват — драки боится. Жалуется маме, хнычет, взрослые одергивают сорванцов. Но любви к маленькому скрипачу это — понятное дело — не прибавляет. Тогда он придумывает — и верит в собственный личный миф — больших и сильных друзей, ребят откуда-то издалека, из другого двора, улицы, города. которые придут и накажут обидчиков. Накостыляют им по шее. И жить становится веселее. Потом мальчик вырастает. И происходит перенос детского комплекса и детского мифа во взрослую жизнь — обидчикам-властям противопоставляются заступники-власти из дальних стран. А вернее, страны — Соединенных Штатов Америки. Так вот — собственно — почему российская интеллигенция испытывает такой — едва ли не сакральный — трепет перед США. Я, к примеру, не склонен списывать все исключительно на счет голодного (тогда еще) российского бытия, меркантилизма и витальной зависимости от грантов.
— Значит мы — те самые большие хорошие парни, которые придут и надерут задницу обидчикам.
— Ну да. Как образ.
— И сегодня?
— Нет, сегодня — это уже генетическая память. Особенно у деятелей культуры. Олигархи — отдельная история.
— Да, это уже история про совсем другой комплекс.
Лизу он увидела спустя два часа в огромном зале какого-то помпезного ресторана, она сидела во главе стола, спокойная внешне, и невозмутимо слушала уже изрядно пьяные речи каких-то людей, воспевающих Лемеха, и даже благодарно кивала в ответ. Кто-то из присутствующих, видимо близких людей, собираясь уходить, направился к Лизе проститься, она поднялась — охрана, плотной стеной прикрывающая все подходы к столу, расступилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119