— Так это дотошно расписано в той бумажке.
— Расписан механизм. А я имею в виду такую мелочь, как согласие Гаранта. Каким образом он собирается объяснить ему целесообразность такой рокировки? Только не говори мне, что он собирается его.
— Нет, не собирается. И вообще, никакой крови. Лемех боится крови, он в обморок падает, когда разрежет палец.
— Ну, я не имела в виду, что он сам, как Ли Харви Освальд. Да и смысла нет. Все вышеописанные манипуляции имеют смысл исключительно при живом президенте.
— Да. Он, кстати, произнес те же самые слова. Убеждая меня, что все законно.
— Законно. Но бред. С какого перепугу Путин…
— Во-первых, он уверен, что на Путина надавят из США и якобы у них есть козыри в рукавах.
— Ну, допустим. Хотя последнее время он ведет себя с ними настолько уверенно, что любые козыри кажутся мне сомнительными. Хотя в политике бывает всякое.
— Но это и не главное.
— А что же?
— Он предложит ему денег.
— Что?!!!
— Он собирается предложить ему 15 миллиардов долларов.
— Когда?
— Насколько я знаю, президент готов принять его через три дня после возвращения из Штатов.
— А тебе когда стало известно об этом?
— В ночь перед его отлетом.
— Лиза — прости меня, я знаю, что это больно слышать, но он сумасшедший. Он болен. И его ни в коем случае нельзя допускать к президенту.
— Знаешь, я это уже пережила.
— В каком смысле?
— Задолго до этой бумажки и «Будущего России», в канун выборов Ельцина, в году 96-м мы большим десантом вылетели в Давос… Ну, помнишь — тогда это еще было модно, министры, вице-премьеры, пресса, ну и наши — флагманы российского бизнеса, попросту выражаясь — олигархи. Разумеется, все разговоры сводились к Ельцину, был он уже очень плох, однако ж пил, как и прежде, и выборы, насколько я поняла за ужином, становились для всех нас большой проблемой. Кстати, знаешь, меня тогда сильно изумил Чубайс. Заговорили про то, что к власти придет Зюганов, и тут он довольно спокойно, как о деле решенном, и будто бы даже вскользь заметил: «Ну, проиграем выборы — уедем из России». Все как-то пропустили это мимо ушей, или — напротив — отнеслись как к делу решенному, чего ж тут еще говорить. А я… — она снова резко надвинула свои темные очки на глаза, отгораживаясь от мира и любопытных глаз… — я вспомнила папу… И как он 7 ноября выходил на мраморную лестницу посольства, нарядный, с орденами. и весь этот посольский и прочий чиновный поток тянулся к нему, с рукопожатиями и объятиями. И как, открывая прием, торжественно, державно гремел гимн и все замирали… Ну, прости. Ты знаешь, я девочка советская, сентиментальная, патриотичная. Словом, разговор за тем ужином пошел серьезный, в какой-то момент перестали даже пить, заказывали чай, воду — речь шла о том, что народ берет на себя обязательства избрать Ельцина на царство еще на один срок. Понятно было, что стоить это будет не просто больших, а очень больших денег, но взамен президент должен был бы пойти на ряд уступок бизнесу — и в частности, вернуть отставленного тогда со всех постов Чубайса, сформировать правительство с учетом их предложений, и что-то еще — из области экономической, по-моему, по части разработки новых месторождений, привлечения иностранного капитала. Чубайс много говорил о том, что с выборами может справиться только серьезное западное агентство, и кого-то предлагал, то ли обещая переговорить, то ли уже договорившись. Потом — понятное дело — перешли к наболевшему. Заговорили о Коржакове и Сосковце, но здесь разговор как-то быстро сник, и видно было — боялись даже на расстоянии, за тысячи верст, на альпийских высотах — боялись.
— А ну как запишет кто, да доложит.
— Ну, и такое вполне могло случиться.
Словом, было уже очень поздно, я валилась с ног, а с Лемехом происходило что-то странное. Он как-то вдруг воспрянул. Возбудился. Ну, не в том смысле, не усмехайся. В нем вдруг проснулся оратор. Он явно хотел говорить. И даже не говорить — высказаться. И я поняла — понимаешь, каким-то шестым чувством, интуицией или уж не знаю чем, что я должна его сейчас выслушать. Должна. Иначе… Впрочем, что будет иначе, я не знала. И почему должна — тоже. Но — «собрала лицо», села на кровати, поджала ноги по-турецки, я всегда так делаю, когда слушаю что-то внимательно, и всем своим видом изобразила полную готовность. Некоторое время он ходил мимо меня молча, размышляя о чем-то, а может, решая, стоит ли о таком — со мною. Потом — решился.
— Ты понимаешь, что сейчас происходит?
— Ну, насколько я понимаю, вы собираетесь поддержать Ельцина, но на определенных условиях.
— Да. А зачем нам это надо — ты можешь сформулировать?
— Ну, то есть как зачем? Мы живем в России, там — наш бизнес, наши деньги, наши возможности. Стало быть — нам небезразлично, кто в Кремле. Потому что ты знаешь не хуже меня, времена меняются, а цари остаются, что бы кто бы ни писал в конституциях. Цари, понимаешь. Люди, так или иначе, наделенные огромной властью и огромным доверием народа. Да, да, я знаю про рейтинги и прочее, но все это — вообще, абстрактно, теоретически. А выйдет Ельцин в толпу — посмотри на лица людей. Сплошной восторг и умиление. И так всегда, со всеми царями. Вот нет его — клянут, желают всяческих напастей, практически ненавидят, и вот появился — сам, живой, из крови и плоти, — и все забыто — любовь и ликование. И прежде так было. Я читала воспоминания одной из царских фрейлин. Представляешь — канун революции, брожение умов, усадьбы горят, помещиков рубят топорами, газетенки поливают грязью царский дом, печатают пошлые, грязные пасквили. И в это время они, Романовы, собрались на богомолье в Саров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119