Возможно, впрочем, он иногда управляет автомобилем в нетрезвом виде, скупает контрабандный табак, покалачивает жену и покуривает травку. Я не прав?
— Он не женат. Вернее, сейчас не женат.
— Значит, в остальном я прав. Тогда остается только одно. Только одно, Полли. Личное. Где-то, когда-то, вероятно, уже очень давно — они сошлись на узкой дорожке. В конечном итоге, разумеется, разошлись. Но самолюбие генерала было уязвлено. И пребывает в этом малоприятном состоянии по сей день. Я его понимаю — старые царапины, полученные в идиотских потасовках, беспокоят порой сильнее глубоких ветеранских ран. Чему вы улыбаетесь? Я сказал какую-то глупость?
— Напротив. Произнесли весьма достойный спич, пронизанный духом блестящего оперативного анализа…
— Продолжайте…
— Как две капли похожий на то, что говорят в нашей лавке уж не знаю сколько лет кряду, видимо, с того злополучного момента, когда генерал решил собрать досье на Ахмада Камаля. Короче, повторяете наши конторские сплетни слово в слово.
— Lovely! Стало быть, я попал в точку. Нет ничего более достоверного, чем устойчивые сплетни.
— Пусть так, но кому от этого хуже? Этот персонаж действительно вертится постоянно там, где пахнет жареным, и — поверьте на слово — пару-тройку раз досье сослужило неплохую службу.
— Добавьте еще один.
— Да?
— Наш с вами. Не окажись ваш турок каким-то образом связан с погибшей экспедицией…
— Я бы осталась в Лондоне.
— Верно. И за это, Полли, вы должны быть ему благодарны. А раз так, в знак благодарности, разумеется, расскажите-ка мне о нем.
— Вот это мило! Благодарна я должна быть господину Камалю, а развлекать занимательными историями вас? Не вижу логики.
— Очень логично. Вы, насколько я понял, с ним не знакомы, но наслышаны, начитаны и… вообще. Словом, составили некоторое собственное мнение.
— Допустим, но при чем здесь вы?..
— Я не закончил. Так вот, полагаю, что ваше мнение не так уж сильно расходится с общим суждением об этом господине, а оно безоговорочно относит его к категории людей чрезвычайно, болезненно тщеславных. Не так ли?
— Так.
— Sic!.
Ему было бы приятно знать, что два серьезных… м-м-м… думаю, не слишком погрешу против истины, если скажу — два очень серьезных человека в Лондоне занимаются его персоной. Вот и акт благодарения.
— О котором он никогда не узнает.
— «…когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая. Чтобы милостыня твоя была втайне…».
— Вы страшный человек, Стив. Дабы достичь цели, не пощадили и Божественное писание. Да и что за цель-то? Вы же читали досье…
— И досье, и еще кучу всякой тягомотины. Все не то. Я хочу истории, Полли. Не академического отчета, безупречного и бесспорного, а рассказа, полного эмоций и сомнений. Я хочу живого Камаля. Вы это умеете, я знаю. К тому же я хочу этого не потому, что я этого просто хочу. Он в деле, которым нам предстоит заняться, косвенно или прямо — но он там. Генерал Томсон — добрейший малый, но не филантроп, и тем не менее отпуск вы получили. Говорит это о чем-то?
— Софистика, полковник. Но так уж и быть, слушайте. Однако не рассчитывайте на сагу. Все очень коротко и очень просто. Для нас. А вот для Ахмада Камаля — так звучит его настоящее имя — печально. Он опоздал родиться. Ибо родись Камаль в начале века, сегодня мы говорили бы о нем, как о втором Онассисе. Возможно, мы даже не вспомнили бы сегодня, кто такой был Аристотель Онассис, потому что большинство его безумных авантюр совершил бы Ахмад Камаль. Кстати, вот вам злая ирония судьбы — изменить достаточно было только дату рождения, ибо место — турецкая Смирна — стала родиной и одного, и другого. Но — время. Ахмад родился в 1959-м, прошло почти полстолетия. Мир сильно изменился. Малообразованным, но сообразительным и ловким, самоуверенным, беспринципным и бесстрашным простолюдинам судьба уже не дарила при рождении воздушный шарик везения. Который при удачном стечении обстоятельств и попутном ветре мог вознести проходимца к вершинам мирового истеблишмента. Разумеется, выбиться в люди можно было и в семидесятые, когда наш герой созрел для мировой славы. Но для этого недостаточно было просто слетать в Аргентину и предложить тамошнему премьеру выгодную сделку. С чего, собственно, начинался Онассис.
— В середине семидесятых премьер-министр Аргентины его бы попросту не принял.
— И я о том же. Мир изменился. Требовалось уже некоторое образование, желательно престижное, и даже очень престижное. Начинать карьеру — если речь, разумеется, шла о финансовой карьере — принято было в крупных корпорациях, в лоне которых выросло, к слову, большинство сегодняшних магнатов. Были другие варианты. Конечно, были. Рискованные, на грани фола. Разумеется, это не остановило бы амбициозного Камаля. И никогда не останавливало, кстати.
— И не останавливает. По сей день.
— Верно. Скажу больше: в конечном итоге он добился своего — стал богат. Очень богат, вполне, скажем так, сопоставимо с Онассисом в пору его расцвета. Но… Вот она, Стив, главная гримаса судьбы! Цена обретенного была теперь совершенно иной.
— Он стал миллиардером, но не стал Онассисом.
— Точенее не скажешь.
— А хотел именно последнего?
— Да. Для него великий грек — кумир и вызов одновременно. Иногда мне кажется, Камаль готов расстаться со многим, если не со всем, кроме жизни, чтобы Аристотеля не существовало в мировой истории вовсе.
— Как всякий недоучка, не привыкший к скрупулезным исследованиям, он просто не слишком внимательно изучил житие своего кумира. А тот — вот вам, Полли, еще одна ухмылка судьбы — вывел однажды несколько правил для таких же безродных выскочек, каким был сам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124