Обещаешь?
– Была охота! – совершенно искренне и с явным облегчением заверил ее Бунин. – Ступай с Богом, мне пока счет не принесли, и вообще, я еще коньяк буду пить, вот что.
Она облегченно вздохнула и почти бегом пустилась прочь из ресторана. Тонкая фигурка только мелькнула в большой витрине, она летела на всех парусах и действительно не к тем дверям, через которые они вошли в галерею. Бунин знал, что в противоположном конце есть еще один выход на тихую и пустынную обычно, отдаленную от проезжей части автостоянку. Похоже, этим трюком Ангел пользовалась уже не раз.
«Шифруется!..» – ухмыльнулся Бунин, повторив ее собственное выражение. Однако за этой усмешкой скрывалась и некоторая доля уважения – полоумная девчонка, оказывается, была не так уж проста. Он ведь тоже подумал о возможности слежки. Впрочем, спокойнее от этого не становилось. Напротив, все увереннее он приходил к выводу, что держать с ней ухо надо постоянно востро. Но все равно их встречу он числил сегодня одной из самых крупных своих удач за последнее время. Он в очередной раз ошибся фатальным и самым роковым для себя образом, но знать это ему было не дано. Посему Левушка Бунин скоротал следующие три часа, выпив несколько рюмок превосходного «Хеннеси», в ресторане; потом долго и со вкусом бродил по пустым магазинам, прикупив флакон любимого одеколона, выпил кофе с пирожным в итальянской кондитерской, и, находясь в отличном расположении духа, что случалось с ним всегда в предвкушении получения крупной денежной суммы, поджидал Ангела в баре, спросив себе еще порцию коньяка и гаванскую сигару.
Она появилась далее чуть раньше назначенного срока, разрумянившаяся, слегка растрепанная, и небрежно выложила на стол перед Буниным пухлый конверт из плотной серой бумаги. Правда, руки ее при этом предательски дрожали, а глаза испуганно бегали по сторонам.
– Там деньги, вся сумма, и листочек с номером моего пейджера.
– А пейджер твой он случайно не прослушивает? – без тени иронии поинтересовался Бунин.
– Это другой, я сама его купила на чужую фамилию. Он не знает.
– Мата Хари какая-то – ни дать ни взять, – усмехнулся Бунин, которого наличие пухлого пакета и количество выпитого коньяка изрядно расслабили и привели в благодушное настроение. Она же, напротив, была настолько взволнована и столь очевидно боялась всего и всех вокруг, что никак не отреагировала на Мату Хари и даже, как показалось Бунину, не расслышала его фразы. Тогда он смилостивился над ней: – Ладно, беги. Вижу: торопишься. Беги, шифруйся, Мата Хари. По поводу меня и денег можешь не волноваться, деньги – верну, о результатах встречи – пейджирую сразу же. Чао!
Она вскочила из-за стола и, благодарно улыбнувшись Бунину, вновь понеслась галопом, теперь – к противоположному выходу. Когда тонкая фигурка окончательно скрылась из виду, Бунин небрежно взял конверт в руки и, приоткрыв, заглянул в него – пачка зеленых купюр окончательно его успокоила. Он небрежно перевернул конверт, с удовольствием ощущая ладонью его упругую тяжесть, и тут обнаружил мелкую чеканку букв, оттиснутых на лицевой стороне. Оказалось, конверт был фирменным, причем исполненным в хорошем стиле – на неброской, но дорогой бумаге с едва заметным благородным тиснением. Это впечатляло. Разобрав название фирмы, Бунин не сдержал самодовольной улыбки: одним из ее владельцев был человек, имя которого он несколько часов назад вычислил самостоятельно, опираясь только на сбивчивые туманные намеки Ангела. Сочтя это хорошим знаком и, соответственно, поводом, чтобы отметить начало крупной операции, Бунин спросил еще коньяка.
Позволив себе не слыханную доселе дерзость по отношению к матери, Лена Егорова опрометью взлетела по лестнице и, несколько раз повернув изнутри ключ в двери своей комнаты, бросилась на тахту, свернувшись на ней тугим плотным калачиком, как поступала еще в раннем детстве, когда ожидала чего-то страшного, вымышленного или реального, к примеру – материнской расправы. Сейчас страх ее был вполне обоснован, потому что реакцию матери она даже отдаленно не могла себе представить. Та могла просто проигнорировать ее выходку, как делала это почти всегда, когда Лена в разговоре касалась тем, которые, но разумению Раисы Егоровой, были «не ее ума делом». Могла же, напротив, в любую минуту примчаться вслед за дочерью и начать ломиться в дверь ее комнаты, требуя немедленно отворить. Такое случалось не раз. Поединок обычно заканчивался для Лены поражением: противостоять устойчивому, взращенному и многократно укрепленному с самого младенчества страху перед матерью она еще не умела. В конце концов она открывала дверь, и тогда события разворачивались по нескольким сценариям, в зависимости от степени материнского гнева. Иногда Раиса ограничивалась просто словесным разносом, причем голос ее, от природы тонкий и пронзительный, в такие минуты срывался на оглушительный и плохо переносимый ухом нормального человека визг. Порой дело шло еще дальше: мать бросалась на Лену с побоями, обрушивая град быстрых и весьма ощутимых звонких шлепков куда попало. Лена отчаянно пыталась увернуться и в конце концов, изловчившись, выскальзывала из комнаты и пряталась в самых дальних углах большого дома до приезда отца или кого-нибудь из гостей. Хуже всего было, когда экзекуция происходила в то время, когда отец был дома. Тогда Раиса непременно волокла дочь к нему, и обвинения вперемешку с оскорблениями и попытками нанести удар посильнее, обрушивались уже на его голову. Если лее Александр Егоров брал на себя смелость заступиться за дочь или, по крайней мере, освободить ее из рук беснующейся супруги, настоящая драка была неизбежна и заканчивалась обычно тем, что его со страшной руганью выгоняли из дома, двери которого немедленно запирались изнутри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95