Капитан Нильсен посмотрел на нас и ласково, отечески усмехнулся.
– Какие славные дети! – сказал он ласково. – В таком возрасте они уже пережили шторм и кораблекрушение. Из них вырастут настоящие моряки. – Улыбнувшись, он кивнул нам и потом спросил Фому Тимофеевича каким-то особенным, другим тоном: – Вы ждете помощи, капитан?
– Думаем, что про нас не забыли, – кивнул головой Фома Тимофеевич.
– Да, – согласился капитан Нильсен, – у вас хорошо помогают друг другу. Наверное, за вами скоро придут?
– Думаю, не сегодня, так завтра, – сказал Фома Тимофеевич.
– Это замечательно! – кивнул головой Нильсен. – Это очень удобно для промышленника. – И он не торопясь допил свою кружку чаю.
Будто стараясь во всем подражать своему начальнику, одновременно допили чай и матросы. Они поставили кружки на камень, все трое вынули из кармана платки и неторопливо вытерли губы.
– Господин капитан, – сказал Нильсен, – выручите товарища по несчастью, отдайте нам ваше горючее.
– Глаша, – сказал Фома Тимофеевич, – налей гостям ещё чаю.
Глафира подошла с чайником и налила чай сперва Генриху Нильсену, а потом двум матросам.
– Может быть, открыть ещё консервов? – спросил капитан.
– Спасибо, мы сыты, – сказал Нильсен и, помолчав, спросил: – Так как, господин капитан?
Фома Тимофеевич помолчал, пожевал в раздумье губами и потом сказал:
– Я вам предложу другой выход.
– Какой же может быть другой выход? – удивился Нильсен.
– Вы берете на борт нас шестерых, – сказал Фома Тимофеевич, – заливаете бак нашим горючим, заходите в ближайший советский порт и идете к себе в Вардэ. И вам хорошо, и нам хорошо.
– Да, конечно, – кивнул головой Нильсен. – И вам хорошо, и нам хорошо. – Он немного подумал и добавил: – Очень всем хорошо. – Потом ещё подумал и заключил: – Не выйдет, господин капитан.
– Почему же не выйдет? – удивился Коновалов.
– Я рад бы помочь товарищу, – сказал капитан Нильсен любезно, – но у меня свежая рыба и нет льда. Если я пойду прямо в Вардэ, я смогу её продавать. Если я пойду сначала в советский порт, она испортится, и я не смогу её продавать. Понимаете, господин капитан?
– Понимаю, господин капитан, – ответил Фома Тимофеевич.
Капитан Нильсен неторопливо прихлебывал чай. Глядя на него, никто не подумал бы, что идет серьезный, напряженный разговор. Нет, внешне ничто не напоминало спора. И все-таки все мы, присутствовавшие при разговоре, понимали, что столкнулись два сильных, упорных человека и что между ними идет поединок.
Капитан Нильсен допил вторую кружку чая, и одновременно с капитаном допили свои кружки и матросы. И все трое поставили кружки на землю.
– Так как же вы ответите на мою просьбу? – спросил капитан Нильсен.
– Я рад был бы помочь товарищу, – сказал капитан Коновалов, – но, к сожалению, не могу. – Потом он повернулся и сказал Глафире: – Предложи гостям чаю, Глаша.
Глафира подошла с чайником, но капитан Нильсен закрыл свою кружку рукой, и за ним закрыли руками свои кружки оба матроса.
– Я больше не хочу, – сказал капитан Нильсен и встал.
– Может, господа матросы выпьют? – спросил любезно Фома Тимофеевич.
– Нет, – резко сказал Нильсен, – они больше не хотят. Спасибо за угощение. Оле, Христиан.
Матросы встали, как по команде. Встал и Фома Тимофеевич.
– Простите, господин капитан, – сказал он, – я расшибся при высадке. Я нездоров. Я пойду полежу. Располагайтесь на нашем советском острове, как вам будет удобно.
Он церемонно поклонился, и таким же церемонным поклоном ответил ему капитан Нильсен.
Конечно, Фома Тимофеевич действительно чувствовал еебя нехорошо, это было видно. И все-таки мне казалось, что за этой фразой стоит не просто сообщение о своем нездоровье. Мне показалось, что Фома Тимофеевич хотел сказать другое: если, мол, так, дорогой друг, Генрих Нильсен, если, мол, ты не хочешь нас, потерпевших кораблекрушение, доставить в советский порт, то, стало быть, нам с тобой и толковать не о чем. Мешать я тебе не буду, я правила моряцкого товарищества знаю и соблюдаю, но дела с тобой иметь не хочу. И кажется мне, что капитан Нильсен эти не сказанные Фомой Тимофеевичем слова отлично понял.
Три норвежца встали, поклонились и зашагали вниз. Неторопливо они дошли до берега и сели все трое на камни. Капитан посредине, матросы по бокам.
– Скоты! – сказал Фома Тимофеевич, глядя им вслед. – Просто скоты!
Он не торопясь набил трубку табаком, чиркнул спичкой и с наслаждением закурил.
– Можно у вас табачку, Фома Тимофеевич? – спросил Жгутов.
Фома Тимофеевич не глядя протянул Жгутову кисет. Жгутов вынул из кармана тетрадку – я вспомнил эту тетрадку, он её уже вынимал при мне из кармана, – оторвал кусочек тонкой розовой обложки, насыпал табак, свернул папиросу, достал из кармана спички и закурил. Потом он отдал Фоме Тимофеевичу кисет, сунул руки в карманы, прошелся раза два или три перед пещерой, повернулся и не торопясь, будто прогуливаясь, поглядывая вокруг, пошел вниз. Три норвежца, сидя на берегу на камнях, молча курили, и клубы табачного дыма поднимались над ними. Только над капитаном поднимались клубы синего дыма, а над матросами – серого. Видно, та-бакя были разные.
– Ребята, – сказал Фома Тимофеевич, – может, кто из вас спустится на берег? Что-то я думаю, не к норвежцам ли Жгутов пошел. Интересно, о чем у них разговор будет?
Мы встали все трое – Фома, Валя и я, но Фома Тимофеевич отрицательно покачал головой.
– Нет, – сказал он, – троим не надо. Пусть Даня, что ли, пойдёт. Он парень толковый.
– Хорошо, Фома Тимофеевич, – сказал я.
Согласитесь сами, что приятно, когда такой человек, как ваш капитан, о тебе хорошо отзывается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48