— Что это вы, ребятки, все шепчетесь? — начала она. — Вам бы побегать по палубе, капитана бы пойти посмотреть, как он там командует. Теперь, конечно, туда только немцев пускают, а прежде кругом одни русские. Наверху — русские, внизу — русские, везде — русские, а немцы — те у себя в Германии сидели.
Сидевшие вокруг стали оглядываться на женщину, а некоторые даже подавали ей какие-то знаки: молчала бы, мол, лучше, дурёха, влипнешь как кур во щи! Но женщина совершенно не умела держать язык за зубами.
— Да-да, — сказала она громко в ответ на предостерегающие взгляды, — сама знаю, что нельзя говорить, а ничего с собой не могу поделать. Мне и муж всегда говорил, покуда его не посадили: «Молчала бы ты». А я и рада бы, да не выходит. Одним спасаюсь, что дьяволы эти по-русски ни бе ни ме, а на русского подлеца покуда не налетала. Ну, а если уж налечу, тут мне и конец.
Она невесело усмехнулась и замолчала.
В это время, угрюмо поглядывая то вправо, то влево, по палубе прошёл гитлеровский солдат.
Никто не посмотрел на него, никто, казалось, не заметил его, но сразу стихли на палубе разговоры. Придраться было не к чему, и солдат прошёл мимо.
— Пронесла нелёгкая! — сердито сказала женщина вслед солдату.
Темнело, и многие стали устраиваться спать. Кто подкладывал мешок под голову, кто пристраивался на плече у соседа, кто старался как-нибудь вытянуть ноги. Коля и Лена смотрели на берега, проплывающие мимо, на огоньки в окнах домов, на деревья, низко склонившиеся над водой. Как, оказывается, велик мир! Как мал кусочек земли, на котором прожили они три года! Села, деревни и города раскинуты по земле, и в каждом домике живут люди, и у каждого человека своя история, может быть ещё более необычайная, чем история Коли и Лены.
Монотонно шумела вода под колёсами, пыхтела машина. Многие уже спали, и каждому, наверное, снилось что-то своё — кому радостное, кому грустное.
Кто-то — в темноте не было видно кто — тихо наигрывал на балалайке. Он начинал один мотив, бросал его, не закончив, переходил на другой, но и этот бросал, как будто думал, переходя мыслью с одного на другое. Потом он негромко запел. Коля не знал этой песни и не вслушивался в неё. Вдруг он вздрогнул, услышав отчётливо произнесённую фамилию — Рогачев.
— Что с тобой? — лениво спросила Лена; она успела уже задремать.
— Ничего, — сказал Коля, — ты спи. — И стал напряжённо слушать.
Певец пел вполголоса, но, так как все кругом притихли, каждое слово песни было отчётливо слышно.
Леса затаили великое горе, говорилось в песне, колосья приникают к земле не от тяжести зёрна, а от тоски и муки. Девушки выплакали глаза, старухи высохли от несчастий, а мужчины и юноши вдалеке от родной земли вспоминают дом и рвутся в родные места через огонь и смерть. И вот через леса и болота, сквозь стены огня и металла идут на выручку рогачевские полки. Дни сменяются ночами, и снова приходят дни, и все ближе и ближе к родному краю подходят полки генерала Рогачева.
В полутьме певец негромко повторял припев: «Все ближе и ближе к родному краю ведёт полки генерал Рогачев».
Потом он вдруг ударил по струнам и запел весёлые частушки.
Снова по нижней палубе прошёл гитлеровский солдат, шагая по ногам и туловищам, как по доскам.
— А кто это — Рогачев? — негромко спросила Лена; оказывается, она не спала и слушала песню.
— Спи, — ответил Коля. — Это один знаменитый советский генерал.
— Который сейчас со своими полками подходит к нашим местам, — раздался голос над самым Колиным ухом.
Коля обернулся. Человек, обогнавший их на телеге, сидел рядом.
— Говорят, между прочим, Рогачев уже очень недалеко, — добавил он.
Люди кругом спали в странных и неудобных позах, храпели и бормотали во сне. Кажется, никто не подслушивал.
— Совсем близко? — спросил Коля.
— Говорят, совсем близко, — сказал незнакомец, — да ведь кто его знает, правда ли.
Коле очень нравилось, что взрослый человек так солидно беседует с ним о военных делах. Но незнакомец сразу перешёл на другую тему.
— А вы что же, — спросил он, — далеко едете?
— В город, — сказал Коля.
— По делу или так?
Коля рассказал историю, которую они с Леной выдумали по дороге. Незнакомец очень посочувствовал и сказал, что в городе родные, конечно, помогут. Из осторожности Коля не назвал фамилии доктора Кречетова.
Незнакомец полез в мешок, достал пакетик и сказал, разворачивая его:
— Позвольте мне вас сахарком угостить.
Что-то странное было в его движениях. Несмотря на то что было темно и Коля с трудом различал его фигуру, он все время чувствовал какую-то ненормальность, неправильность в движениях незнакомца.
— Берите, берите, — говорил он.
«Почему он делает все одной рукой?» — подумал Коля и почувствовал, что сердце у него замирает.
Рядом кто-то зажёг спичку и прикурил. При короткой вспышке неверного света все сразу появилось перед Колиными глазами: пустой рукав, засунутый за пояс, холщовые штаны, вещевой мешок, добродушное, слишком добродушное лицо.
Лена взяла сахар, а у Коли пересохло во рту и сердце упало куда-то вниз. Спичка погасла. Снова было темно. Пока незнакомец уговаривал Лену взять ещё кусок, Коля мучительно думал, что делать. В это время пароход загудел. Лена вздрогнула, а потом засмеялась и что-то кричала, но слов её разобрать было невозможно, потому что гудок заглушал все. Тусклые огоньки показались на берегу.
— Пристань, — сказал однорукий.
— Хочешь, Лена, пойдём посмотрим, — сказал Коля.
Однорукий привстал — он собирался идти вместе с ними.
— Если можно, — быстро сказал Коля, — посмотрите пока за вещами.
Было очень жалко терять вещи:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33