– Это значит, – высказал свою оценку Берджер, – что этого свидетеля мы лишились.
– Выключить! Выключить! – Хоскинс махнул рукой в сторону радио и, схватив телефон Питера, принялся набирать номер следственной группы, ведущей это дело.
– Это Хоскинс! Да! Доставьте его ко мне. И мне плевать, если он даже… Нет, вы не поняли – доставьте сейчас, немедленно! – Он взглянул на Питера. – Что же это у тебя такой довольный вид, приятель? Ведь рыбка-то с твоего крючка сорвалась, разве не так? – И он опять занялся телефоном. – Да, слышал! Кто? Доннел? Что за птица? Понятия не имею…
– Это из «Инквайерера», – пояснил Берджеру Питер, – небольшого роста, рыжеватая, дотошная.
– Из «Инквайерера»? – проревел Хоскинс. – Все равно в первый раз слышу. Ладно… не важно. Объясните мне в таком случае.
Спустя минуту он шваркнул трубку.
– Эта репортерша, какая-то там Доннел, узнала про свидетельницу. Кто-то там сообщил ей, что она живет на том же этаже. Все, что ей понадобилось, это вернуться в тот дом. Вполне естественно, чего же проще. Квартира была опечатана, но не этаж. С Доннел на этаж поднялся и репортер радио. Ну, они и вычислили эту Ванду, от которой после вчерашней выпивки все еще несло спиртным. Она еще не очухалась. Видать, крепко надралась накануне. Доннел задала ей вопрос в присутствии полицейского, охранявшего квартиру, и женщина так и сказала: «Да, думаю, я могла и ошибиться», – прямо в микрофон сказала! Черт побери этих кретинских свидетелей, что за труха у них в голове! И репортеры эти, пропади они пропадом!
– Мы вынуждены отпустить его, – сказал Питер.
– Все, чем мы располагаем, это ненадежная свидетельница, признавшаяся двум репортерам, что была пьяна, – добавил Берджер.
Хоскинс кивал и бормотал что-то, словно хватая ртом и заглатывая слова в момент их произнесения.
– Мы не можем держать его под стражей без веского на то основания, особенно учитывая, что дело это имеет такой резонанс, – принялся излагать свои доводы Питер. – Предъявить ему чего-либо основательного мы не можем. Похоже, что единственным его занятием за последние три года была работа в компании по перевозкам. Хозяин компании отзывается о нем положительно – работает хорошо, прогулов не имеет. Знакомства его с этой парочкой пока что никто не подтверждает. Насколько мы знаем, он регулярно посещает церковь. Газеты станут кричать, что дело сфабриковано. Как мы будем выглядеть, арестовывая парня лишь на том основании, что какая-то пьяная баба якобы видела его, а может, не его, в холле? Да едва этот Стайн ступит на землю с трапа самолета – а это будет через час, – позвонит к себе в офис и узнает о свидетельнице, он тут же потребует отпустить Каротерса!
– Как бы нам подержать его еще денек, – досадливо размышлял Хоскинс, – посмотреть, может, выболтает что-нибудь. Он держится спокойно, но невозмутимость – маска, а за нею нервозность. Этот парень наш, список правонарушений, числящихся за ним, длинный, как то, что болтается у меня в штанах!
– Ну, не такой уж он длинный… этот список, – заметил Берджер.
Хоскинс покачал головой, пропустив шутку мимо ушей. Он казался недовольным всем и вся, вплоть до общего мироустройства и неспособности своей это мироустройство изменить.
– Мэр сказал мне, когда я сообщил ему о задержании Каротерса, что он очень доволен тем, какой характер приобретает это дело.
Хоскинс рассеянно уставился на телефон, и Питер понял, что никогда не догадается, о чем сейчас думает Хоскинс и по какой причине он так дорожит мнением мэра. На городском политическом небосклоне они были врагами.
– Ну и что из того, что мэр так сказал? – парировал Питер. – Знаете, что он сказал мне утром? Просил действовать как положено по закону. Если мы обвиним парня, не имея достаточных доказательств, мэр встанет на дыбы. Он тут же узнает об этом. Вы готовы строить обвинение сейчас на заявлении этой женщины, а потом выяснить, что ничего, помимо этого заявления, мы не имеем и даром потратили время, обвинив невиновного? – Все собравшиеся в кабинете понимали, что подобные действия могли бы дискредитировать прокуратуру в глазах общества. – Но дело даже не в этом. Просто у нас действительно нет доказательств.
Каротерс находился под стражей, но формального обвинения ему предъявлено не было. У полиции не имелось ни заявлений ответчика, ни четких свидетельских показаний, ни вещественных улик, ни, разумеется, заявления потерпевших. Единственная ниточка, которая связывала Каротерса с преступлением, оказалась гнилой и оборвалась. А по закону держать под стражей без предъявления обвинения можно было только десять часов, по прошествии которых подозреваемого требовалось освободить. Взяли Каротерса в пять утра, и, значит, даже приплюсовав сюда еще часок, они имели в запасе менее трех часов до крайнего срока.
– Да знаю я, что это он, черт возьми! – воскликнул Хоскинс.
– О, откуда такая уверенность? – удивился Берджер.
Хоскинс вскочил. Он был взволнован, и казалось, вот-вот сообщит какую-то важную новость.
– Взгляните на мое лицо! Может, вы видите на нем улыбку? Нет, не видите. – Бабочка на нем словно теснее сдавливала теперь его шею, а его мясистые пальцы, как пистолетные дула, были направлены в лицо Питера. – А тебе, Питер, могу сказать, что лучше бы ты оказался прав. Для тебя же лучше. Извинения у нас в городе не пройдут. Извинениями и кота не накормишь!
Репортеры разыскали его. Гоняясь наперегонки за малейшей новой информацией, они хотели побольше узнать и об одном из главных игроков на правовом поле, на котором разыгрывалось дело Уитлока. Они обратились к Питеру именно в тот час, когда ему надо было завершать процесс Робинсона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136