– Тех, кто на них работает…
– И… ремонтников.
– Я вас понял. За то, что он в течение месяца не прикасался к машине.
– То есть он мог прикасаться в порядке профилактики в положенное время.
– Тогда, конечно, ни одна пилорама стоять не будет.
– И краны, – добавил Алехин.
– Может ли бухгалтерия оплачивать…
– Никогда не спрашивайте, «может ли бухгалтерия», надо спрашивать: «хочет ли бухгалтерия?» Да, бухгалтерия хочет.
– Иван Иванович считает…
– Тоже мне авторитет!
– Интересно, кто для вас авторитет?
– Советская власть в целом.
– Отличная, свежая мысль, – заметил Шпиль. – Создается большая централизованная группа наладчиков, ремонтников из мастеров всех специальностей, за ними закрепляется техника, вся – и деревоотделочной фабрики, и электролизного завода, и бумажной фабрики. Малейший сигнал – и они спешат к механизму. Прошёл месяц, простоев нет – премия работающему и ремонтникам, за которыми закреплен механизм. Будем экспериментировать шесть месяцев. Потом сделаем выводы.
– И за новые машины премия?
– Тем более. Их скорее всего выводят из строя.
– Ответа не даю. Я поговорю с рабочими, мастерами. Надо, чтобы они одобрили вашу идею. Если они скажут – да, так это будет – да!
– Они уже сказали, – вмешался Алехин.
– Вы с ними говорили?
– Говорил.
– Теперь я поговорю.
– А всё-таки ваше мнение? – не отставал Алехин.
– Я думаю, что электромеханик-ремонтник оставит жену и ночью в бурю полезет на кран, проверить, всё ли в порядке, конечно, если он будет твердо знать, что Яков Соломонович выпишет ему за внимание к крану немного… Может быть, две-три десятки. О которых он, конечно, жене ни слова не скажет. Вы поняли? А однодневный простой уникального крана обходится всего в шестьсот рублей. Так из-за потери шестиста рублей Министерство финансов только тихонько ворчит, а за десятку подымет такой шум… Но мне шестьдесят три года, я уже привык, что имею дело с финчиновниками. Да, товарищ Алехин, я слышал… это правда, что ваш отец большевик с тысяча девятьсот десятого года и был лично знаком с Лениным?
– Да.
– И теперь он академик и возглавляет какой-то важный институт? Удивительно!
– Как он успел?
– Нет, как он уцелел? Бурштейн поклонился Алехину.
– Куда ты, Яков Соломонович?
– К Иванову. У него директор Дома культуры… Чуть-чуть жуликоватый, но дельный парень. Из него ещё можно сделать человека. Иду помогать Иванову.

* * *

Директор Дома культуры, сравнительно молодой человек с волнистой шевелюрой, норовил выглядеть ужасно культурным. Манерничал вовсю. И немного жульничал… С билетами, счетами на оформление праздников, спектаклей, фестивалей. В меру выпивал и активно ухаживал за солистками клубного балета. Жил отлично и громогласно объявлял себя жертвой «периферийного» искусства.
Худрук Дома культуры, он же постановщик и режиссер, бывший актер драматического театра в средней полосе, глядел мучеником. Ставил только те пьесы, что ставил на данном этапе МХАТ. Пьесу репетировал около года, за шесть лет поставил четыре пьесы. Пил значительно больше директора, хотя, нередко, и за его счёт.
Вчера Иванов осмотрел все шестьдесят четыре комнаты и помещения Дворца культуры.
Дворец Благинин построил добротный, с размахом и несколько купеческим шиком, весомыми люстрами, тяжёлой мебелью и тысячными коврами.
– Сколько квадратных метров занимает ваш кабинет? – спросил сумрачно Иванов задумчивого худрука.
– Не считал, Иван Иванович. Но я в нём репетирую.
– Раз в неделю. Ваш кабинет занимает пятьдесят два метра. И ваш кабинет, товарищ директор Дворца культуры, пятьдесят четыре. Вот план. Итак, весь второй этаж, включая малый зал, ежедневно, повторяю – ежедневно, предоставляется в распоряжение членов клуба. На галерее, занимающей сто двадцать пять метров, и в соседних комнатах – кафе. Ежевечернее. Для членов клуба. Кофе, чай, пирожные, бутерброды, печенье и бокал легкого вина. Ни пива, ни коньяка, ни водки. Пока приучим народ запросто сидеть в кафе.
В малом зале лекции, концерты своими силами. Веселые обозрения. Во всех комнатах кресла, столики, шахматы, шашки, газеты, журналы. В одной гостиной, например, курят, в соседней нет. В третьей радиола. Хотят, пусть танцуют. Меблировка, как в кафе «Юность» в Москве.
– А мебель, средства? – оживился директор Дворца.
– Яков Соломонович, хочет ли бухгалтерия? – Иванов знал, как надо спрашивать Бурштейна.
– Да, бухгалтерия хочет.
Вошёл приглашенный Арутянц. Извинился, что опоздал. Иванов сказал ему о новой мебели для Дворца культуры.
– Где я достану такую мебель в таком количестве?
– Представьте себе, что вам позвонили из обкома.
– При чём тут обком?
– Вам позвонили из обкома, и вы тут же «нашли» на наших складах двадцать шесть тонн бумаги для кондитерской фабрики. Найдёте и мебель.
– Кстати, отпустите детскому стадиону три кубометра досок. Учтите, у них нет денег и тем более транспорта.
– Сделаю, Иван Иванович. Буду считать, что звонили из обкома, – рассмеялся Арутянц.
– Тем более что это так, – ещё веселей рассмеялся Иванов.
Через два месяца на втором этаже показывали смешное обозрение, веселую сатиру на самих себя. Обозрение повторяли шесть раз. В клуб пришли самые заядлые домоседы – инженеры, рабочие и их жены. Молодёжное кафе работало вовсю. Вход строго по членским билетам. А внизу, в большом зале, в угоду Министерству финансов, демонстрировали старенькие и новые неволнующие фильмы.
Худрук подал в отставку. Его место заняла группа самодеятельных режиссеров. Верной Дворцу культуры осталась только педагог – хореограф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78