- Лет десять.
- Почему он это делает, как вы думаете?
- Потому что он сумасшедший.
Жоро повторил: "Сумасшедший", - и покрутил пальцем у виска.
- Весной, когда аисты возвращаются, Бём звонит мне каждый день: "Ты видел номер такой-то? А такой-то? А вот еще такой-то видел?" В эту пору он бывает просто не в себе. Когда наступает май и все птицы уже на месте, он вздыхает с облегчением и перестает мне названивать. В нынешнем году произошло что-то ужасное. Из множества птиц вернулись единицы. Я думал, он не переживет. Однако все обошлось, он продолжает мне платить, а я выполняю свои обязанности.
Жоро внушал мне доверие. Я решил не сообщать ему, что швейцарец умер, и объяснил, что тоже работаю на Макса Бёма. Благодаря этому между нами установились вполне дружеские отношения. Поначалу в глазах Жоро я был пришельцем с Запада, богатым ничтожеством. Однако узнав, что мы оба работаем на одного и того же человека, он тут же стал более открытым. Теперь он обращался ко мне на "ты". Я достал фотографии аистов и пошел в наступление:
- У тебя есть какие-нибудь соображения по поводу исчезновения наших птиц?
- Исчезли только определенные птицы.
- Что ты имеешь в виду?
- Не вернулись только окольцованные аисты. Главным образом те, у которых было по два колечка.
Эта информация имела огромное значение. Жоро взял у меня из рук фотографии.
- Посмотри-ка, - произнес он, протягивая мне несколько снимков. Большая часть птиц окольцована дважды. Видишь, у них два колечка, настойчиво повторил он. - И оба на правой лапке под суставом. Это означает, что все они какое-то время не могли летать.
- То есть?
- В Европе принято в первый раз кольцевать аистят, когда они еще не умеют летать. А чтобы надеть второе колечко, надо, чтобы спустя какое-то время птица снова, по той или иной причине, оказалась не в состоянии летать: например, она заболела, или ее ранили. Тогда-то ей и надевают второе кольцо. И фиксируют на нем время ее лечения. Вот здесь это хорошо видно, смотри.
Жоро протянул мне снимок. На двух колечках можно было отчетливо различить две даты: апрель 1984-го и июль 1987 года. Следовательно, в трехлетнем возрасте этот аист попал на лечение к Максу Бёму.
- Я вел записи, - добавил Жоро. - В семидесяти процентах случаев исчезали именно дважды окольцованные аисты. Калеки.
- И что ты об этом думаешь? - спросил я.
Жоро пожал плечами:
- Может, в Африке, Израиле или Турции появилась какая-нибудь болезнь. Может, именно такие аисты менее выносливы, чем другие. Может, колечки мешают им нормально добывать пищу среди растительности. Не знаю.
- Ты говорил об этом Бёму?
Жоро меня уже не слышал. Он поднес к глазам бинокль и тихонько пробормотал:
- Ага. Вот они. Там...
Прошло несколько секунд, и в небе появилась струящаяся и колышущаяся стая птиц светлой окраски. Они приближались. Жоро выругался по-словацки. Он ошибся: это были не аисты. Прямо над нашими головами на довольно большой высоте пролетели цапли. Тем не менее Жоро продолжал наблюдать за ними просто из удовольствия. В волнующей тишине летнего вечера я наблюдал за поведением хищных птиц. Меня поразили их удивительное изящество и легкость, так не свойственные человеческим существам. Глядя на этих пернатых, я понял, что нет ничего более таинственного, чем мир птиц, чем их природная грация, когда они мчатся, рассекая крыльями небо.
Наконец, Жоро тоже уселся на землю, пристроившись рядом со мной, и отложил в сторону бинокль. Он принялся свертывать сигарету. Я посмотрел на него и понял, почему он не захотел пожать мне руку. Его руки были изуродованы ревматизмом. Первые фаланги пальцев скрючились под прямым углом. Как у актера Жюля Берри, умело использовавшего свое увечье в довоенных картинах. Как у Джона Кэррадайна, снимавшегося в фильмах ужасов: тот не мог даже пошевелить своими окаменевшими костяшками. Между тем Жоро свернул папиросу за несколько секунд. Прежде чем закурить, он вновь заговорил:
- Сколько тебе лет?
- Тридцать два.
- Там, у себя во Франции, где ты живешь?
- В Париже.
- Ах, Париж, Париж...
В устах этого пожилого человека затасканное восклицание приобрело неожиданно глубокий смысл. Жоро закурил папиросу и устремил взгляд к горизонту.
- Бём заплатил тебе, чтобы ты отправился вслед за аистами?
- Именно так.
- Классная работенка! Думаешь, тебе удастся разведать, что с ними произошло?
- Надеюсь.
- Я тоже надеюсь. Ради Бёма. Если не получится, он помрет.
Я помолчал, потом решился:
- Жоро, Макс Бём умер.
- Умер? Да, малыш, это меня не удивляет.
Я рассказал ему об обстоятельствах смерти Бёма. Судя по всему, Жоро не слишком опечалился. Разве только из-за того, что ему больше не придется получать деньги. Я почувствовал, что ему не слишком нравились ни швейцарец, ни орнитологи вообще. Он презирал этих людей, считавших аистов своей собственностью, чуть ли не своей домашней птицей. Что явно не имело ничего общего с жизнью тысяч пернатых, свободно летавших в небе Востока там, где им хочется.
Вместо некролога Жоро поведал о том, как Макс Бём в 1982 году приехал в Братиславу, чтобы поручить ему эту работу. Швейцарец предложил жалованье в несколько тысяч чешских крон только за то, чтобы Жоро каждый год следил за перелетом аистов. Жоро принял его за сумасшедшего, но без колебаний согласился.
- Странно, что ты расспрашиваешь меня об этих птицах, - задумчиво произнес он, затягиваясь сигаретой.
- Почему?
- Потому что ты не первый. В апреле ко мне приезжали два странных типа и задавали те же вопросы.
- Кто они?
- Не знаю. Они были совсем не похожи на тебя, малыш. Думаю, они болгары. Две мерзкие скотины, один длинный, другой коротышка:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18