Своим ответом они удивили всех. Михаил Татаринов одобрительно посмотрел на горцев и твердо сказал:
– Петрович, горцев надо взять! Они не раз доказали нам свою верность, а храбрости им не занимать. Я обещал им давно – испытать на большом деле. Время пришло!
Горцы радостно заулыбались, закивали.
– Ребята горячи, не сотворили бы лишнего, – произнес Осип Петров. – Отчаянность губит. В нашем деле нужна сметка, выдержка.
– Будем тебя слушать, – волнуясь горячо сказал Бей-булат. – Ты большой ум, крепко башковитый. Перенимать будем. Вазмы!
Осип Петров пристально посмотрел на них и решил:
– Возьму. Приходите к большой церкви. Сначала помолимся с вами перед иконой Иоанна Предтечи, а коль вернемся с моря, если это славное дело сбудется, помолимся Георгию Победоносцу.
– Чох саул! (Хорошо!)
Осип Петров с товарищами надели чистую одежду, богу помолились; с ними усердно молились Бей-булат и Джем-булат. Попрощались они с казаками и атаманами, с казачьими женками и в первую же ночь, на самой ранней зорюшке, тайными ходами пошли на отчаянное ратное дело.
– Дай бог нам великого счастья и полной удачи, – крестясь сказал Осип Петров. – Сотвори великое дело! От того дела пыл у турецкого главнокомандующего угаснет.
– Дай вам бог доброго пути, удачи и счастья, – сказали им все на прощанье. – Если мы в крепости погибнем, вы сотворите по нашим душам молитву господу. Погибнете вы – тогда мы сотворим горячую молитву о вас, смелых и храбрых воинах.
Казаки по одному выходили из крепости и скрывались в темноте.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Железными крюками, длинными очепами казаки теперь таскали в крепость не только зазевавшихся янычар, но и камышовые снопы. Когда тащили турок, они кричали, словно недорезанные, размахивали руками, мотали головами.
В полдень, после мусульманской молитвы, турецкий главнокомандующий в присутствии Пиали-паши, Аслан-паши, Сейявуш-паши и эфенди Эвлии отдал, будучи заранее уверен в успехе, строгий приказ:
– Поджечь камышовые снопы! Открыть огонь из всех орудий!
И началось настоящее светопреставление. Камыш загорелся буйно. От него пошли во все стороны высокие волны огня. Вместе с густым дымом пламя быстро подкатывалось под стены, взлетало выше их, пожирая все живое, скатывалось клубами вниз, за стены города, и бежало там по дощатым мостовым от одной деревянной постройки к другой.
Мечущийся, ревущий, бешеный огонь бушевал все неистовее, дым гигантскими клубами вздымался к самому поднебесью.
Никольская башня превратилась в высокий огненный жезл, из которого, словно из вулкана, извергались раскаленные камни, кирпичи, сыпалась кусками треснувшая глина. Подступиться к башне было невозможно. Дома горели огромными кострами. Их тушили, заливая водой, которую бабы подносили в ведрах, засыпали песком, растаскивали красные головни бревен, прорубали топорами стены, чтобы спасти людей. Скот метался и ревел. Обезумевшие люди, застигнутые пламенем в домах, кричали, рвали на себе волосы. Иные, совсем обезумев, сами бросались в огонь, прекращая тем свои мучения.
В огне погиб несчастный казачонок Якунька. Его обгоревший трупик нашли в сенях атаманского замка. От одежды его остался один пепел. Серый, распадающийся от дуновения ветра пепел лежал и на его лице.
Не сбылось Якунькино желание сходить с матерью в Москву, послушать там малиновый перезвон церковных и монастырских колоколов, поглядеть на Москву-реку, узнать, в добром ли подворье живет сам царь.
Ульяна Гнатьевна как увидела своего Якуньку, так и упала на землю замертво. Она не слышала, как вокруг нее разрывались огненные ядра, летели со свистом стрелы, трещало и гудело пламя, гибли люди, где-то близко бились врукопашную, рубились саблями, стреляли из луков и ружей, кричали, стонали и падали.
Неисчислимое, будто муравейник, турецкое войско подбрасывало в огонь камышовые снопы, метало остро жалящие стрелы, палило и палило, не останавливаясь, из пушек. Турки лезли на высокие стены и как оглашенные кричали:
– Аллах! Аллах! Аллах!
Донское войско сражалось, не зная страха. Разъярившись за лютую казнь, какую им придумали турки, три тысячи казаков с атаманом Татариновым вышли из крепости через проломанную стену в сторону моря. По пояс голые, в одних только портках, они выскочили из пламени, словно из ада, и так стали сечь неприятеля, как такому и никогда еще не доводилось, – беспощадно и лихо.
– Не боись, братцы! – хрипло кричал Татаринов, рубя налево и направо. – За нами слава!
В другой пролом выскочили казаки с атаманом Иваном Каторжным. Впереди смело шел, осеняя всех золотым крестом и размахивая кадилом черный поп Серапион.
– Не боись, люди православные! – кричал атаман. – Поразим саблей, крестом и мечом наших врагов!
Через третий пролом отправились на вылазку храбрецы с атаманом Наумом Васильевым. Казаки, на удивление и страх неприятелю, шли с песнями.

Как не черный ворон закричал в полночь,
Закричал, загикал – уходите прочь…
Эх, вставайте, казаки, отправляйтеся,
За ружьица, за сабельки принимайтеся,
Басурманская орда не вся разом полегла…
Вы их бейте, рубите, в полон не берите!
Гей-гуляй!

И пошло гулять удалое Донское войско, снимая саблями головы с турецких пашей и янычар, бежавших к ним навстречу. Загуляли казаки и атаманы под Азовом-городом, опьяненные не вином, а дыханием жаркой битвы.
Гуссейн-паша был сам не свой: не света ли это преставление, что из огня выскочили живые люди, будто разъяренные дьяволы.
Огляделись паши, тайши, визири, видят, что силы у них побито тысячи, а крепость все не сдается, хоть и пылает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127