А британская корона поддерживает дипломатические отношения с Советами… Все дело, таким образом, находится в сфере юрисдикции правительства его величества, которое связано вполне определенными обязательствами в отношении советских дипломатов.
Разъяснения Бингхэма произвели явное впечатление на генерала. Но взбешенный бурский полковник не желал сдаваться.
– К черту все эти юридические крючки! – раздраженно воскликнул он. – Мы здесь, в Южной Африке, и не такие крючки срывали…
– Теперь позвольте сказать мое «во-вторых», – вежливо продолжал Бингхэм. – Оно касается политической стороны. Ведь если вы вздумаете жаловаться правительству, вся эта история попадет в мировую печать. Вмешается советское правительство, начнутся ноты, протесты, агитация… Все узнают, что мистер Петров хотел вас выбросить из поезда. За что? За то, что вы выбросили чернокожего! Какое впечатление это произведет на миллионы черных? Вполне определенное: большевики приобретут в их глазах огромный авторитет! Можно себе представить, какие легенды пойдут по Черной Африке! Выгодно ли это нам? Нет, совсем невыгодно. Чернокожие и так кипят… Хотите подбавить масла? Дать пищу злонамеренным агитаторам?
Бингхэм замолчал, как бы желая измерить силу своих аргументов. Генерал, видимо, начал соображать, что расправиться с Петровым не так-то просто. На лице его отразилась растерянность. Но полковник Менц все еще не хотел признать себя побежденным. Тогда Бингхэм сказал, адресуясь только к нему:
– И, наконец, в-третьих… Ведь если подробности инцидента станут широко известны, как будете выглядеть лично вы, сэр? Большевик чуть не выбросил вас из поезда… Большевик швырнул вас на пол… А вы? Вы скушали это и сбежали в другой вагон! Нет, сэр, такая роль не придаст вам популярности.
Бурский полковник изменился в лице и в ярости сломал карандаш, который вертел в руках. Однако последний аргумент Бингхэма произвел на него явное впечатление.
– Но что же мне делать? – растерянно и даже жалобно протянул Менц.
– Ровно ничего! – сдерживая чувство удовлетворения, ответил Бингхэм. – Надо забыть о том, что здесь произошло, джентльмены. За-а-быть! – повторил он раздельно. – К счастью, об инциденте знают только генерал, капитан Лесли да еще я… Беру на себя смелость торжественно обещать вам от имени всех нас, что происшествие это будет погребено в наших сердцах, как в могиле.
Бингхэм вопросительно посмотрел на генерала и Лесли. Те охотно подтвердили, что сохранят всю историю в тайне.
Полковник Менц сердито размышлял несколько мгновений, но, видимо, понял безвыходность своего положения и мрачно пробормотал:
– Должно быть, придется с вами согласиться… Довольный успехом, Бингхэм вернулся в свой вагон, выкурил еще одну сигару и постучался в соседнее купе. С самой любезной улыбкой он попросил супругов Петровых и Потапова оказать ему честь и в Кейптауне прийти к нему на обед.
– Запросто, – сказал он, – как приходят к друзьям. Эти лесные приключения и опасности так сблизили нас! – И, умильно поглядев на Таню, он добавил: – А вам, мадам, я бесконечно благодарен за все, что вы для меня сделали!
Возвращаясь в свое купе, Бингхэм подумал: «С моей стороны было бы просто не по-английски игнорировать факт русских побед под Сталинградом».
Бингхэм занимал красивый особняк в аристократической части Кейптауна. В молодости он был женат, и женат несчастливо. Когда лет десять назад жена умерла, он решил больше не испытывать судьбу и зажил холостяком. Его хозяйство вела старушка сестра, похожая на высохшую мумию.
Вернувшись домой, Бингхэм первым делом вызвал своего домашнего врача мистера Бичема. Бичем исследовал сломанную руку и нашел, что перелом сросся хорошо, но, пока кость не окрепнет, требуется большая осторожность.
– Кто оказал вам первую помощь, сэр Рональд? Признаюсь, это был очень искусный врач!
– Если бы только искусный!.. – с загадочной улыбкой ответил Бингхэм. – Нет, Бичем, это врач не только искусный, но и очаровательный!..
Только теперь Бингхэм рассказал домашним все, что с ним случилось после вылета из Каира. Имя Тани он называл в этом рассказе так часто, что доктор Бичем шутя заметил:
– Я начинаю вас ревновать к столь замечательному коллеге… Покажите мне это чудо!
– Вы увидите его, – заявил Бингхэм, – и не дальше, как завтра вечером. Всех троих моих советских попутчиков я пригласил на обед. Приходите и вы. Сможете подискутировать с мадам Петровой на свои медицинские темы… Но будьте осторожны: она сумеет за себя постоять!
Кроме Бичема, Бингхэм решил пригласить еще своего племянника Ричи и друга сэра Вильяма Драйдена.
Ричи, молодой человек лет двадцати семи, окончил Кембриджский университет и три года работал младшим преподавателем в Лондонской школе экономики. Он принадлежал к числу тех левых английских интеллигентов, которые отлично видят пороки капитализма, резко осуждают их, однако не находят в себе достаточного мужества и последовательности для того, чтобы сделать из этого необходимые практические выводы. По мобилизации Ричи попал в Южную Африку и в чине капитана служил в Кейптауне в английском штабе. Бингхэм недолюбливал племянника за его взгляды, но считал, что на обеде для гостей-большевиков приличие требует «сервировать» и левого англичанина.
Сэр Вильям Драйден – крупный лондонский банкир – приехал в Кейптаун для завершения очень выгодной финансовой сделки, но из-за войны застрял здесь больше чем на полгода. Это был ловкий делец и неглупый человек. Он считал себя знатоком и покровителем искусств и имел прекрасное собрание картин английских и иностранных художников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129