Кстати, – прибавила Кэлли с дружелюбной улыбкой, – боюсь, Артур, мне придется попросить вас снять ботинки, если, конечно, вы не собираетесь все время сидеть. Жильцы под нами…
Пепита, вся передернувшись, пробормотала что-то себе под нос, но Артур сказал: «Конечно!» – тут же сел и принялся стаскивать ботинки. Помолчав, окинув взглядом свежее хлопчатобумажное покрывало на диване, он спросил:
– Ничего, если я буду на этом сидеть?
– Это моя постель, – сказала Пепита, – ты будешь в ней спать.
Затем Кэлли сделала какао, и они стали укладываться. Условились, кто за кем пойдет в ванную, и Кэлли отправилась спать первая: она плотно прикрыла за собой дверь, чтобы Пепита и Артур могли поцеловаться перед сном. Пепита вошла в спальню без стука, встала посреди комнаты и начала сбрасывать с себя одежду. С ненавистью глянув на кровать, осведомилась:
– На какую сторону?
– Я решила, что тебе захочется лечь ближе к краю.
– Тогда чего ты стоишь?
– Право, не знаю, раз я у стенки, лучше мне залезть первой.
– Так залезай!
Они напряженно вытянулись бок о бок, и Кэлли спросила:
– Ты думаешь, у Артура есть все, что ему нужно?
Пепита тряхнула головой.
– Мы ни за что не уснем с этой луной.
– А ты и вправду веришь, что от луны с людьми что-то происходит?
– Ну, некоторым из нас особо много дури она не прибавит, при всем старании.
Кэлли задернула шторы.
– Что ты хочешь этим сказать? Ты разве не слышала? Я спросила, все ли есть у Артура.
– Вот это я и хочу сказать, что, у тебя и вправду винтика в голове не хватает?
– Пепита, если ты будешь так себя вести, я здесь не останусь!
– В таком случае ложись с Артуром.
– А как насчет меня? – громко произнес Артур из-за стенки. – Я, девушки, слышу каждое ваше слово!
Окрик Артура не столько смутил их, как застал врасплох. Там, за стеной, в своем одиночестве он словно сбросил путы благовоспитанности, в голосе его зазвучала привычная мужская властность. Артур был раздражен, хотел спать и не принадлежал никому.
– Извините, – в унисон сказали девушки.
А Пепита разразилась беззвучным хохотом, от которого затряслось их ложе; она смеялась и смеялась и, наконец, чтобы остановиться, укусила себя за руку, при этом ее локоть задел Кэлли по щеке. Пришлось шепотом извиниться. Ответа не было. Пепита потрогала свой локоть и убедилась – да, действительно мокрый.
– Слушай, Кэлли, ну что ты ревешь? Что я тебе сделала?
Кэлли круто повернулась на бок, прижимаясь лбом к стене,
к подоконнику, к нижнему краю шторы. И продолжала неслышно плакать; время от времени, не дотягиваясь до платка, она промокала глаза уголком занавески. Так и не уразумев, в чем дело, Пепита вскоре уснула, бывает все же толк от собачьей усталости.
Часы били четыре, когда Кэлли проснулась снова, однако нечто иное заставило ее поднять опухшие веки. Она услышала через стену, как Артур, шлепая босыми ногами, усиленно старается не шуметь. В результате он, конечно, налетел на угол стола, Кэлли села, рядом, чуть отвернувшись, неподвижная, как мумия, лежала Пепита, вся во власти крепчайшего цепкого сна. Вдруг Артур застонал. Задержав дыхание, Кэлли быстро перелезла через Пепиту, нащупала на каминной полке свой фонарик, снова прислушалась. Артур застонал опять. Двигаясь бесшумно и уверенно, Кэлли открыла дверь и скользнула в комнату.
– Что с вами, – спросила она шепотом, – вы больны?
– Нет, я только взял сигарету. Я разбудил вас?
– Но вы стонали.
– Разве? Извините. Я понятия не имел.
– Но это с вами часто бывает?
– Говорю вам, понятия не имею, – повторил Артур.
Воздух в комнате был насыщен его присутствием, табачным духом. Артур, видимо, сидел на краю дивана, накинув шинель. Кэлли чувствовала запах этой шинели, и с каждой затяжкой тусклый красноватый огонек бегло освещал его лицо.
– Где вы там, – спросил он, – посветите!
Непроизвольным движением Кэлли нервно тронула кнопку фонарика, и он на миг зажегся.
– Я здесь, у двери, Пепита спит, пожалуй, я тоже пойду.
– Послушайте… Вы, наверно, раздражаете друг друга?
– До сих пор этого не было, – сказала Кэлли, следя за неуверенным движением его сигареты к пепельнице, что стояла на краю стола. Терпеливо переминаясь босыми ногами, она прибавила: – Вы знаете, обычно у нас все совсем по-другому.
– Пепита чудно проявляет свои чувства – конечно, ей неловко, что мы тут мозолим вам глаза, мне, во всяком случае, неловко. Но что было делать, правда?
– Это я вам мозолю глаза.
– Что же, ведь у вас тоже нет другого выхода. Будь у нас побольше времени, можно было бы уехать за город, хотя не знаю, где бы мы там пристроились. Неженатым это еще трудней, если нет денег. Закурите?
– Нет, спасибо. Ну что ж, раз у вас все в порядке, пойду спать.
– Хорошо, что она уснула. Она так чудно спит, правда? Глядишь на нее и не можешь понять, куда она ушла… А у вас сейчас нет друга?
– Нет. Никогда не было.
– Может быть, в каком-то смысле это и лучше для вас. Я ведь понимаю, в наше время это для девушки не большая радость. Я сам себе кажусь жестоким – выбиваю ее из колеи; правда, не знаю, сколько тут моей вины, а Сколько чего-то другого, что от меня не зависит. Разве нам дано знать, как бы все сложилось? Люди забывают, что война – это не только война, а годы, выхваченные из человеческой жизни, годы жизни, которых не было и никогда уже не будет. Вам не кажется, что она теперь немножко не в себе?
– Кто, Пепита?
– И не мудрено было бы свихнуться. Сегодня особенно. Мы никуда не могли попасть, чтобы посидеть, – и в кино не смогли, никуда решительно, даже близко не подошли. В бар надо было пробиваться локтями, к тому же она терпеть не может, когда на нас глазеют, а везде такая толчея, что ее прямо отрывали от меня.
1 2 3 4 5 6