Судьба, как видите, все устраивала так, чтобы ни минуты не оставлять меня без спорта.
Была еще одна группа дисциплин – хореографическая: пластика, ритмика, танец. Словом, нас готовили актерами музыкальной комедии. Не случайно это учебное заведение впоследствии преобразовали в ГИТИС. Однако сама по себе вокальная школа здесь была настолько сильна, что многие ее ученики в дальнейшем с успехом пели на оперной сцене.
В первых числах каждого месяца я заходил в кассу филармонии и получал стипендию – двенадцать рублей. В то время сумма эта совсем не казалась символической. Хотя и тогда прожить на нее целый месяц удавалось с трудом. Ко всему мне вдруг повезло с жильем – одна из наших студенток вышла замуж, переехала к мужу и оставила мне свою комнату. Но за комнату полагалось платить. Все из тех же двенадцати рублей.
Я ломал голову: где и как подработать? Хотел было пойти на разгрузку и погрузку вагонов, но судьба и здесь подоспела навстречу.
Как-то вечером меня посетил наш управдом, сказал, что переходит на другую работу, и предложил занять его место. Он начал было убеждать, доказывать преимущества этой службы, но я не позволил себя уговаривать, оборвал на полуслове и дал согласие.
Позднее понял, что поступил опрометчиво. В отличие от Остапа Бендера, который в ту пору еще не родился, я взялся постигать жизнь с противоположного конца и быстро пришел к выводу, что управдома из меня не вышло… Во всяком случае, попытка утвердиться в этой должности закончилась столь же плачевно, что и попытка великого комбинатора стать графом Монте-Кристо.
Само собой разумеется, что тут же по возвращении из армии я вернулся в футбол, в свою «Стрекозу». Учеба в филармонии, тренировки, игры занимали меня настолько, что на дела дома № 34 по улице Герцена времени оставалось очень немного. Конечно, полагалось бы об этом подумать сразу, когда соглашался. Но в оправдание могу сказать: меня сильно дезориентировал мой предшественник, говоривший, будто дел здесь на два часа в день.
Коммунальную склоку еще не назвали проблемой. Журналисты еще не успели заметить ее как явление. Ильф и Петров описали Воронью слободку значительно позже, но управдомы хорошо знали ее уже тогда.
Меня одолевали заявлениями, жалобами, открытыми и анонимными. Требовали иногда применения санкций, на которые я не имел права. Об этом почему-то ни слова не сказал мой предшественник, не включил в перечень дел управдома.
Как-то летом 1923 года после, лекций в филармонии я забежал домой, чтобы наскоро поесть, осмотреть свое хозяйство. Я торопился на тренировку – в воскресенье команде предстояла ответственная игра. С тоской в душе оглядел кучу мусора, которая, как и положено ей, не уменьшалась, а потихоньку росла, превращаясь из кучи в гору. Но делать нечего, пропустить эту тренировку не мог и решил, что завтра же плотно займусь «грязным» вопросом. Но назавтра…
Рано утром ко мне постучались. Открыв дверь, я увидел милиционера. Он хорошо меня знал, но сухо спросил:
– Вы Сушков Михаил Павлович, управляющий домами?
– Ну я, понятно, вы же знаете…
– Документы!
Он достал сшивку квитанций и выписал штраф. Двенадцать рублей! Моя полная стипендия.
– За что? – спросил я на всякий случай, хотя догадаться было нетрудно.
– Мусор надо вовремя вывозить!
– Я завтра…
– Не завтра, а три дня назад надо было вывозить! Платите штраф.
– Но у меня нет денег.
– Нет денег, тогда собирай вещички, пойдешь в тюрьму.
– Да за что в тюрьму-то?! Что я, преступник какой?…
– Разговаривать мне некогда. Или выкладывай двенадцать рублей, или ступай в тюрьму.
Во всех моих карманах мелочью не набралось даже рубля. Я тряс ею перед носом блюстителя порядка, объяснял, убеждал с горячностью человека, который знает, что говорит правду.
Представитель милиции, убежденный в высокой своей правоте, слушал меня с глухотой и твердостью скалы, он честно нес службу.
Поистратив свой пыл, я понял, что альтернативы здесь нет – нужно топать в тюрьму и последовал за милиционером.
Просидел я там только одну ночь.
Утром следующего дня дверь камеры открылась, вошел надзиратель.
– Кто здесь Сушков?
Я отозвался.
– Собирай вещички, пошли.
В канцелярии тюрьмы мне сообщили, что штраф заплачен и потому могу быть свободным.
– Там, у входа, вас ждут. Ступайте и больше не попадайте сюда.
Я догадался, что «выкупил» меня Сева Кузнецов и что для этого ребята, вероятно, собрали деньги. Но не мог понять одного, откуда он узнал: ведь арест мой состоялся тихо, незаметно. Просто вышли с милиционером из дому, и все тут.
На выходе из тюрьмы меня действительно ждал Сева.
– Ну, Сушков, задал ты нам работенку. Да легче было этот твой чертов мусор но ведрышку на свалку перетащить.
– Спасибо, друг! Но как ты узнал-то? Ведь никому ничего не известно…
– Как! Очень просто – дворник сказал. Забежал к тебе – хотел в кино позвать. Дворник увидел, спрашивает: «К Сушкову? Нет его… И не будет». – «Как, – говорю, – не будет?» – «А так. Забрали его, в тюрьме он». – «Как это „забрали“?! За что?» Ну он мне все и объяснил.
– Но он-то откуда знал?
– Э-э, брат, дворники все знают. От них ничего не скроешь. Ладно, поехали на стадион. Там ребята ждут, волнуются.
Мы встречались с командой «Русскабель». Команда не из слабых. К тому же недавно ее усилили шесть игроков, перешедших из распавшейся команды РСКС (Рогожско-Симоновский клуб спорта). Ожидали мы упорного сопротивления еще и потому, что «Русскабель» полезет из кожи вон, чтобы взять у нас реванш за проигранную встречу.
Так все и вышло. русскабелевцы бились, не щадя живота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67