Но все было не так. Я только что узнал результаты баллистической экспертизы. Забавно получается. Ты ведь так и не сказал мне, что Монику застрелили из моего револьвера. А в меня стреляли из другого.
– Ну и что? – В Ленни проснулся адвокат. – Из этого ничего не следует. Может, Стейси все-таки раздобыла ей «смит-и-вессон».
– Так оно и было, – сказал я.
– Ну и прекрасно, тогда все сходится.
– Да? И каким же образом?
Он переступил с ноги на ногу.
– Итак, допустим, что Стейси помогла Монике заполучить револьвер. Моника выстрелила из него в тебя. А когда Стейси появилась несколько минут спустя, попыталась выстрелить и в нее. – Ленни подался в сторону лестницы, словно демонстрируя, как все происходило. – Стейси мчится наверх. Моника стреляет, отсюда и след от пули. – Ленни указал на то место, где пуля вонзилась в перила. – Стейси влетает в спальню, хватает твой револьвер, спускается и стреляет в Монику...
– Стало быть, так все и произошло? – Я вопросительно посмотрел на Ленни.
– Нет, этого я не утверждаю. Так могло произойти.
Я выдержал короткую паузу. Ленни отвернулся.
– Есть тут одна нестыковка, – сказал я.
– Да? И какая же именно?
– Стейси не знала, где я держу оружие. И шифр от сейфа тоже не знала. – Я встал и подошел к нему. – А вот ты, Ленни, знал. Ведь я все юридические бумаги хранил в сейфе. Я во всем тебе доверял. И сейчас мне нужна правда. Моника стреляет в меня. Входишь ты и видишь меня лежащим на полу. Ты решил, что я мертв?
Ленни прикрыл глаза.
– Ну же, Ленни, говори.
Он медленно покачал головой.
– По-твоему, ты любишь свою дочь, – сказал он. – Но это только по-твоему. Ты и понятия не имеешь, что такое настоящая любовь. Она все растет и растет. Чем старше становится ребенок, тем больше к нему привязываешься. Возвращаюсь я недавно с работы домой, а Марианна плачет – чем-то ее обидели в школе. Мне сделалось нехорошо. Я подошел к ее кровати, и тут мне кое-что открылось. Я понял, что, если моему ребенку плохо, мне хорошо быть не может. Понимаешь, о чем я?
– Говори, как все это было, – упрямо повторил я.
– Да ты, в общем, и сам все сказал. В то утро я пришел к тебе домой. Открыл дверь. Моника с кем-то разговаривала по телефону. В руке у нее был револьвер. Я подбежал к тебе и, не веря глазам, принялся нащупывать пульс... – Он встряхнул головой. – Моника закричала – мол, никому не позволю отнять ребенка. И наставила револьвер прямо на меня. Честное слово. «Все, конец», – подумал я, отскочил в сторону и бросился вверх по лестнице. Я вспомнил, где ты держишь оружие. Она выстрелила. Вот след от пули. – Он указал на перила и несколько раз глубоко вдохнул.
Я ждал продолжения.
– В спальне я нашел твой «смит-и-вессон».
– Моника побежала за тобой?
– Нет. – Голос Ленни упал. – Может, нужно было воспользоваться телефоном. Или потихоньку уйти из дома. Не знаю. Впоследствии я сотни раз проигрывал эту сцену, пытаясь понять, как же стоило поступить. Но представь себе: мой лучший друг убит, а эта обезумевшая сучка орет, что уходит отсюда со своей дочкой, моей крестницей. Вдобавок она уже стреляла в меня. Откуда мне было знать, что ей взбредет на ум?
Он отвернулся и замолчал.
– Ленни?
– В общем, не знаю, как все получилось, Марк. Право, не знаю. Я кубарем скатился со ступенек. Она все еще держала револьвер в руке...
– И ты выстрелил.
Ленни кивнул.
– Убивать ее я не хотел. По крайней мере так мне казалось. Но вот вы оба лежите на полу мертвые. Я собрался было позвонить в полицию, но вдруг подумал, что все это вызовет подозрения. Я стрелял в Монику под необычным углом, полицейские могли решить, что она стояла ко мне спиной.
– И ты испугался, что тебя арестуют?
– Естественно. Я ведь удачливый защитник, поэтому копы меня ненавидят. Представь себе, как бы они обрадовались.
Это замечание я комментировать не стал.
– И ты разбил окно?
– Да, снаружи. Чтобы подумали на грабителей.
– А потом раздел Монику?
– Да.
– Зачем?
– На Монике наверняка остались следы пороха, коли она стреляла. А я не хотел, чтобы полиция пронюхала об этом. Все должно было выглядеть так, будто имело место внезапное нападение. Я выбросил одежду и вытер ладонь Моники детским подгузником.
Мы подбирались к сути, и оба понимали это.
– Ну а что с Тарой? – Я скрестил на груди руки.
– Она – моя крестница, и оберегать ее – мой долг.
– Не понимаю.
Ленни всплеснул руками.
– Сколько раз я просил тебя составить завещание?
– А это-то при чем?! – изумился я.
– А ты подумай. Все последнее время, когда распутывалась эта ужасная история, ты прикидывал, что да как, опираясь на свой профессиональный опыт, верно?
– Положим.
– Ну и я действовал точно так же. Теперь представь себе: вы с Моникой мертвы, Тара плачет в соседней комнате. И тут появляюсь я, Ленни-адвокат. Я сразу понял, что будет дальше.
– И что же?
– Завещания ты так и не составил. Опекунов дочери на случай своей смерти не назначил. Неужели не понимаешь? Ведь в этом случае Тару должны были передать Эдгару.
Я посмотрел на Ленни. Об этом я действительно никогда не задумывался.
– Конечно, твоя мать могла бы опротестовать такое решение. Но учти финансовые возможности Эдгара, а также ее семейные обстоятельства – муж-паралитик – и судимость шестилетней давности за езду в нетрезвом виде. В общем, опекунство Эдгару было бы обеспечено.
– И допустить этого ты не мог.
– Я – крестный Тары. Защищать ее – мой долг.
– А Эдгара ты ненавидишь.
Ленни покачал головой.
– Думаешь, я не простил ему того, что он сделал с моим отцом? Отчасти, пожалуй, да, во всяком случае подсознательно. Но и без этого у меня есть причина его ненавидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104