– И она выразительно глянула на его спутника.
– Вот как ты заговорила! А мы все, значит, только дерьмо, прилипшее к твоим подметкам?
В его тоне звучала обида, будто она предала некую идею. Но никакой идеи не было, гневно напомнила она себе, была лишь горстка накачавшихся идиотов, пытающихся как-то оправдать свое существование.
– Да нет же, Слизняк, – возразила она. – Пойми, пожалуйста: у меня в жизни наконец появилось что-то хорошее. И я не хочу все испортить.
– Я не собираюсь ничего тебе портить.
– Мне нужно беречься, Джон. Я нездорова… это ведь болезнь.
– О чем ты? Какая еще болезнь?
– Алкоголизм и наркомания в стадии ремиссии. Мне нельзя общаться с теми, кто пьет и ширяется.
Как объяснить ему, если она и сама не все понимает! Она просто пользовалась защитными приемами, которым ее научили, – повторяла положения программы реабилитации. Наверное, было бы проще, если б он на нее разозлился.
– И ты действительно совсем забыла о прежних деньках? – спросил он.
– Я должна о них забыть.
– А как же Деб? – осведомился он. – И Буги? Я считал, он – твоя самая вкусная шоколадка.
– Я ничего о них не слышала почти год. Даже не знаю, где они.
– Они в Каньонвиле.
– А это где?
– В Орегоне. Красивые места, если не боишься дождей.
Это известие ее удивило.
– Так она все-таки своего добилась? – Когда-то они мечтали вместе перебраться в деревню, подальше от городских соблазнов, туда, где можно было бы заново начать жизнь, дать Буги нормальное детство. – У тебя есть ее телефон?
Слизняк извлек из кармана бумажник.
– Секундочку. Ручка найдется?
Она вручила ему свою ручку. Он подошел к столу и взял несколько визиток мастерской. Стоявший сзади Джек нахмурился.
Слизняк перевернул одну из карточек, написал слово «Гадюшник», а под ним – номер телефона с кодом штата Орегон.
– Дома у нее телефона нет, – сказал он, – но обычно ее можно поймать по этому.
– Что это – «Гадюшник»?
– Бар в Каньонвиле.
– У нее все в порядке?
– Нашла себе старика.
– Вот так новость! – усмехнулась Манч.
У Деб всегда был какой-нибудь «старик». С каждым у нее была любовь до гроба, и она безутешно рыдала, когда они исчезали. Манч завидовала ей – такой глубине страсти.
– Он – жопа, – добавил Слизняк.
На ее губах появилась грустная улыбка. «Старики» все поголовно оказывались жопами, особенно когда Деб с ними расставалась.
– У меня были с ним кое-какие дела, – пояснил Слизняк. – Он пытался меня кинуть.
– Угу.
Ей ни к чему знать подробности. Слизняк все равно правды не скажет. У него вечно все кругом виноваты, а сам он – прямо ангел безгрешный.
– Мне надо работать. Так что у тебя стряслось, Слизняк?
Он нервно оглянулся на своего спутника.
– Я же сказал, мелкие неприятности. Ничего серьезного. Все скоро рассосется.
– А я тебе зачем понадобилась? – спросила она.
– Мне просто захотелось с тобой увидеться, – уверил он, наблюдая за проезжающим транспортом, словно чего-то ждал. – Прошло столько времени. – Он поднял руку и дотронулся до ее щеки. – Слишком много.
Она отстранилась. Пора было заканчивать этот разговор.
Слизняк – не первый призрак ее прошлой жизни. Она нашла простой способ избавляться от них – бывших приятелей-наркоманов, которые, почуяв надежду поживиться, каким-то образом умудрялись ее отыскать. Они приходили к ней с рассказами о невезухе, излагали свои истории с печальными лицами и искренними интонациями. Может, им казалось, что, протрезвев и перестав употреблять наркоту, она лишилась памяти. Что раз она перешла в другую команду, то теперь не распознает их фокусов. Она убедилась, что проще им потворствовать: выслушать их глупости и поддакнуть, что жизнь страшно несправедлива. А потом она одалживала им денег – обычно двадцатку (но никогда больше пятидесяти долларов) – и они обещали расплатиться с ней, как только «встанут на ноги». По второму разу должники не появлялись. «Одолженные» деньги были недорогой платой за уверенность в том, что они больше не вернутся.
– И сколько тебе нужно, чтобы выплыть? – спросила она, потянувшись за бумажником.
Она носила бумажник в заднем кармане, как это делают мужчины. Может, этот водопроводчик был прав? Она посмотрела в сторону мастерской: Джек наблюдал за ней. Он постучал пальцем по часам.
– Мне нужно работать, – повторила она.
Слизняк увидел, что она достает бумажник. Возможно, он даже не заметил, как облизнулся.
– Знаешь, – неожиданно сообщил он, – я теперь отец. У меня дочка, совсем еще малышка.
Манч показалось, что молния ударила куда-то между ее сердцем и желудком. Он всегда умел найти у человека самое уязвимое место. Разве это не он научил ее, как вычислить лоха и воспользоваться его слабостями? Она попыталась сообразить, мог ли он узнать о рубцах внутри ее тела, сделавших ее бесплодной. Это не тайна – она рассказывала об этом на собраниях общества Анонимных Алкоголиков. Но на встречи она ходила здесь, в Сан-Фернандо. Мог он как-то об этом узнать?
– Молодец, – проговорила она. – А кто мать?
– Карен.
– Та, что работала в телефонной компании?
Манч помнила ее: Карен ничего не стоило облапошить и вытянуть у нее двадцатку. Слизняк забирал у нее деньги во время обеденного перерыва, пока Манч дожидалась его в такси с включенным счетчиком.
– Да, та самая.
Она почувствовала неприятную волну жара, пробежавшую по шее до затылка. Пора было сыграть в игру «Назови это чувство». Чувства были чем-то новым, еще одним сомнительным подарком незамутненного сознания. Раньше вопрос о них не вставал. Раньше, если бы кому-то вздумалось спросить у Манч, как она себя чувствует или какое чувство испытывает, у нее нашлось бы всего два ответа:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72