Хорек, приговорив мальчика к позорной ссылке на кухню, не собирался менять своего решения.
Треду все труднее становилось не обращать внимания на Клыкача. Со стражниками и с соседями по столу не поговоришь и, стосковавшись по человеческому обществу, мальчик стал терпимее к навязчивому дружелюбию старика. Пристальный интерес к каждому его движению по-прежнему тревожил Треда, зато непрерывная болтовня была хоть каким-то развлечением. Постепенно он и сам перешел от односложных ответов к развернутым и, не отказавшись от прежней подозрительности, стал понемногу оттаивать.
Затем вдруг настало утро, когда Хорек не появился с Рассветом в дверях камеры. Светало, солнце поднималось над утренним туманом, но никто не вел заключенного на работу. После полудня Тред услышал крики, гневные и испуганные, и беспорядочный шум выстрелов. Мальчик буквально прилип к дверной решетке, но в коридоре было пусто. В окно тоже не удалось ничего разглядеть.
Голоса и выстрелы смолкли. Стало тихо.
Время шло к вечеру, в камере стемнело, а никто так и не появился. У голодного Треда бурчало в животе. Похоже было, что вечерняя кормежка тоже отменена, и причиной тому — загадочные дневные события.
Любопытство, голод и тревога долго не давали ему уснуть. Наконец сон пришел, а следующее утро началось, как обычно, с Хорька, который наотрез отказался отвечать на вопросы.
— Не твоя забота, Тринадцатый. Кухонным отбросам, не годным ни на что большее, незачем ничего знать, — высокомерно пресек он чрезмерное любопытство узника. — Конечно, если бы ты оказался пригоден для настоящей мужской работы, скажем, на мельнице, ты мог бы разузнать побольше, а? Но на это тебя не хватило. Ну, ничего, — немного смягчился он, — может, через год-другой, когда подрастешь… Не сдавайся, Тринадцатый. Если будешь стараться, может, дорастешь и до Костяного Двора.
На кухне тоже не удалось ничего разузнать, зато в погребе Треда ждала удача в лице Сто Пятьдесят Седьмого, разговорчивого, как всегда.
— Ах, как приятно снова видеть тебя, мой мальчик, — объявил он, кряхтя и отдуваясь. — Мне так не хватало разговоров с тобой…
Да уж, разговоры… — подумал Тред с некоторым смущением и неуверенно улыбнулся, почувствовав вдруг, что и сам соскучился по старому болтуну. Должно быть, дело совсем плохо , подумалось ему. Выбрав себе на завтрак брюкву получше, мальчик поинтересовался:
— Не знаете ли случайно, что такое вчера стряслось?
— Неужели тебе не рассказали, дитя? — поразился Клыкач. — Неужто ты не знаешь, что уги взбунтовались? Приказ разрубить труп одного из своих для Костяного Двора задел их чувствительную натуру, и они не стали скрывать недовольства. Я слышал, один из охранников изрублен на куски…
— Вот уж невелика потеря! Кто же вам рассказал?
— А? Да так, слухи ходят, — уклончиво пояснил Клыкач. — Так вот, я и говорю, один из охранников убит, с десяток угов застрелены. На Костяном Дворе в ближайшее время будет много работы, дитя мое, можешь быть уверен.
— Их не накажут?
— Бунтовщиков-то? Обязательно накажут. Зачинщиков ждет смерть или каменные мешки, а это, по слухам, хуже смерти.
— Каменные мешки?
— Черные ямы под крепостью. Тем, кто попадет туда, уже никогда не увидеть света. Они проведут остаток жизни в темноте и одиночестве.
— Мне жаль их.
— Многие из угов разделяют твои чувства, и кое-кто уже поклялся отомстить за погибших товарищей. — В ответ на удивленный взгляд мальчика Клыкач пожал плечами: — Так, слухи…
— Так вот что это было… — Тред вытянул из кучи длинный стебель и начал обрывать стручки. — Я, кажется, слышал крики и стрельбу.
— И я слышал, даже отсюда — громко и явственно. Яростные крики, будто из далекого прошлого…
— Как это?
— А, прости, мой мальчик, конечно же, тебе это непонятно. Ты, верно, думаешь, у меня с головой не все в порядке? Не трудись отрицать.
Тред послушно промолчал.
— Но на самом деле все очень просто и разумно, — продолжал Клыкач. — Меня легко понять, если знать мою историю. Ты, дитя мое, верно, не раз задумывался, как случилось, что такой человек как я оказался в кухонном погребе крепости Нул?
Тред заколебался. Утвердительный ответ неизбежно вызовет поток бесконечных, бессвязных, бессмысленных воспоминаний. Отрицательный — обидит единственного человека во всей крепости, который относится к нему по-человечески. Выбор невелик: болтовня Клыкача или полное одиночество.
Тред сдержанно кивнул.
— Я так и знал. Ты не смог скрыть любопытства! — Старец с благодарностью взглянул на мальчика. — Ну так слушай. Я уже говорил тебе, что родился в год Великого наводнения, за четыре года до гибели колдуна Юруна Бледного. Ты слышал о Великом Юруне?
Еще бы! Мысли мальчика перенеслись к разоренному дому, где обитали призраки, к зловещему особняку в кольце железных деревьев. Как давно это было!
— Вы, наверное, ошиблись, — вслух сказал он.
— Почему это?
— Юрун Бледный был убит больше ста лет назад. Если бы вы родились за четыре года до его смерти, вам сейчас должно быть… — Тред быстро подсчитал в уме. — Сто десять лет!
— Ну?..
— Это же невозможно…
— Неужели?
— Да. Ну, не совсем. Но очень маловероятно. Во всяком случае, — неловко договорил Тред, — в это нелегко поверить.
— Сочувствую. Мой отец — его звали Рунстад, и я почти не помню его лица, — Клыкач вернулся к своему рассказу, — был управляющим в доме Юруна. Мать прислуживала на кухне. В знак особой благосклонности моему отцу, хоть он и был всего лишь слугой, было дозволено не только жениться, но даже пользоваться роскошью отдельного жилья. Мы жили в крошечной деревянной лачуге в нескольких шагах от господского дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142