От пинка одна из них отлетела на приличное расстояние, но ее место тут же заняла другая, куда более цепкая. Маленькие мохнатые фурии несли в себе заряд чудовищной ярости, и крошечные их клыки умели терзать плоть. Воплям Повона вторил нестройный кошачий хор. Вот одна из кошек в невероятном прыжке вцепилась в его плечо и принялась рвать его в клочья, успев между делом добраться до горла и поработать над ним так, что кровь брызнула фонтаном. Обезумевший от дикой боли герцог выделывал немыслимые па, вслепую молотя воздух и отчаянно лягаясь, но что толку? Кошки прямо-таки посыпались на него, причем одна умудрилась ловко протиснуться между ног. Несчастный Повон под тяжестью своих мучителей упал на землю… и моментально исчез из виду, погребенный под кучей извивающихся, злобно ворчащих, кусающихся и царапающихся тел. Они облепили его с ног до головы, с особой жадностью припадая к голове, лишив возможности видеть, слышать, что-либо чувствовать. Герцог не мог даже набрать в грудь воздуха, чтобы позвать на помощь. В его ноздри проникал странный сладковатый запах кошачьей шерсти, к которому примешивался другой — собственной крови. Кровоточили сотни укусов и царапин, кровь заливала глаза, и вместе с ней, капля за каплей, утекали силы. Теперь герцог явственно чувствовал это и сопротивлялся лишь по инерции. Потом понял, что его куда-то волокут. Медленно-медленно, едва заметными рывками, но рано или поздно все равно оттащат. Значительно убавившее в весе тело герцога нашли двумя днями позже, в тупике за заброшенным складом, что неподалеку от моста. Его милость был до такой степени изуродован, что на его опознание потребовалось ни много ни мало три дня.
Потеряв отца, лорд Снивер Дил-Шоннет присвоил себе герцогский титул. Событие это было воспринято публикой без бурного восторга: на смену одному никчемному правителю явился другой, столь же бездарный. Лорд Снивер, в отличие от скептически настроенных граждан был счастлив безмерно.
Он — герцог! Свершилось! Властитель всего, на |что только ни упадет взгляд! Именно такие мысли (обуревали герцога Снивера, присматривавшего за (перетаскиванием своих вещей в покои, которые еще хранили память об отце. Он был готов признать, что в жизни всегда есть место трудностям и загадкам — как же без них? — но никак не мог найти ответа на смущавшие душу вопросы. Скажем, зачем понадобилось герцогу Повону в ту ночь бродить по Дестуле, притом без охраны? Куда подевалась герцогская венериза «Великолепная» со всем, что было на борту? И самое-то главное, где тот наемный убийца? Выполнил он или нет его поручение? Ввиду того, что само предприятие увенчалось успехом, а Вурм-Диднис не являлся за деньгами, появлялся повод усомниться, причастен ли он к этому успеху. Да, Повон мертв, но причиной тому — не нож, не топор, а когти и клыки одичавших кошек. Вправе ли головорез требовать вознаграждение? И если да, в каком размере? Быть Может, это Диднис повинен в исчезновении «Великолепной»? Словом, что вообще произошло?
Герцог Снивер так и не пришел к какому-либо путному выводу, да он и не видел смысла ломать голову над неразрешимыми загадками, особенно когда можно было заняться делами гораздо более приятными. Тяготы правления с лихвой компенсировались привилегиями, во всяком случае, так казалось Сниверу. Что за бальзам на старые раны — все то почтение, уважение, даже преклонение, которые он теперь испытывал по отношению к своей драгоценной персоне. И потому в тот вечер, когда на пороге его нового жилища возникла кельдама Нуксия (со дня погребения Повона минуло две недели), настроение его было самым радужным. Нуксия, как всегда, подавляла самим своим присутствием, но на этот раз не внушала привычного ужаса. К разговору с кельдамой он подготовился заранее и встретил ее спокойно и с достоинством.
Беседа состоялась в его личном зале для аудиенций, и сопровождавшие Нуксию дамы остались за дверью. Великолепие обстановки вкупе с собственным величием прибавили Сниверу уверенности в себе. Никакого нервного тика — сплошное чувство собственного достоинства. Никогда прежде он не решился бы иметь дело с кельдамой. Теперь же, откинувшись в роскошном кресле и напустив на себя покровительственное великодушие, он произнес тщательно отрепетированную речь.
— Дорогая моя, нас объединяет общая беда. Я потерял горячо любимого отца, вы — не менее почитаемого жениха. Скорбь наша безгранична, но все же, боюсь, ваше горе невыносимее моего, ведь вы остались совсем одна — одинокая женщина в чужой стране. Быть может, теплые чувства, которые вы за время своего пребывания пробудили в сердцах лантийцев, послужат вам некоторым утешением, но увы — они не в силах повлиять на то печальное положение, в котором вы оказались. Посему мне, как герцогу, надлежит сделать все, что в моей власти, дабы облегчить участь той, которая едва не стала мне… матерью. Можете не сомневаться, я сочту за честь оказать вам покровительство, пока вы сами не решите удовлетворить свое конечно же горячее желание вернуться на родину в Гард-Ламмис. Сколь бы крепка ни была наша к вам привязанность, мы не станем лишать вас подобного утешения. До самого вашего отбытия нас будет объединять чувство общей утраты.
— И не только оно, — ответила кельдама, и что-то в ее тоне заставило Снивера насторожиться.
— Простите?..
— Не далее как сегодня я получила письмо от отца, келдхара Гард-Ламмиса, — мрачно заявила Нуксия. — Вы также, несомненно, в ближайшем будущем получите послание аналогичного содержания, которое доставит сюда доверенное лицо келдхара. Памятуя о лантийской манере вести дела халатно и со множеством проволочек, я взяла на себя смелость собственноручно сообщить вам о намерениях моего отца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106