Она хотела бы сейчас же, немедленно, отдать свою жизнь, чтобы защитить этого мальчика, чтобы убрать с его дороги все плохое, чтобы его никто не обижал, не обманывал, чтобы он смог стать мужем и отцом, смог учиться тому, что он хочет знать, чтобы продолжала существовать Франция, чтобы не заглох этот старый сад, в котором растут самые разнообразные деревья и цветы… чтобы никогда, даже через две тысячи лет, не могло случиться, что от французов осталось всего несколько сот даже не людей, а «экземпляров», как это произошло с ассиро-халдеями…! Ольга, французская патриотка, могла любить Францию на Острове Сен-Луи так же, как на зеленой лужайке в воскресный августовский день. Это было ее личное дело.
XXIX
Родители Патриса, как и обещали, занялись домиком тетки Марты. К возвращению Патриса ремонт был закончен, и он, непрерывно восторгаясь, расставлял привезенную им «китайщину» и в большой комнате первого этажа, где сняли перегородки, и на втором – в своей спальне и в двух добавочных комнатах, выкроенных из чердака и обшитых деревянными панелями. Теперь в доме была ванная. Сад был вскопан, фруктовые деревья ухожены.
Тридцать первого декабря весь дом был перевернут вверх дном: Патрис пригласил встречать Новый год Сержа, Альберто, кузена Дэдэ, еще одного кузена – красивого Граммона Недвижимщика с его невестой, маленькой Мари, и Ольгу. Патрис пригласил также Ива, с которым он был едва знаком, но надо же было, чтобы кто-нибудь привез Ольгу, Альберто и Сержа. Сам Патрис был в Вуазен-ле-Нобле с сочельника – Граммоны всегда праздновали рождество всей семьей. Если бы ему пришлось ехать за гостями в Париж, он не мог бы приготовить все к тридцать первому.
После возвращения Патрис, радостно устраиваясь в обновленном доме, то возился с домашними поделками, то писал статьи о Китае. Путешествие подействовало на него, как переливание крови: Патрис был человеком здоровым и энергичным, а Китай восстановил частично утерянные им в лагере жизнеспособность и жизнерадостность. Сейчас он был что называется в полной форме.
Настоящая рождественская погода – солнечно, холодно. От новой печки пышет жаром. Патрису хотелось погладить блестящие бока этой новой печки, рождественского подарка его родителей. Дэдэ, Граммон Недвижимщик – то есть Рожэ – и маленькая Мари пришли после завтрака, чтобы помочь Патрису по хозяйству. Дэдэ принес скатерть, тарелки, приборы: когда собирались одни мужчины, «сервировка» не играла роли, а маленькая Мари была ведь всего лишь маленькой Мари; но сегодня будет еще и Ольга… Придется менять тарелки и приборы. Вместо рождественской елки поставили просто букет еловых веток, которые Дэдэ срезал в соседнем лесу; вышло очень красиво. За стол сядут около десяти часов. Стенные часы тетки Марты, лениво раскачивая маятник, отбивали четверти и половины… часы же они отбивали по два раза, настойчиво взывая к рассеянным и забывчивым. Время проходит, оно идет, идет. Вот уже восемь часов. В девять Дэдэ пошел под навес во дворе открывать устрицы. Мари гремела духовкой старой плиты: индюшка, громадное животное с фермы Граммона Большого, потихоньку подрумянивалась… Патрис, расколов пленку льда, спускал шампанское в колодец. Все были полумертвыми от усталости, а надо было еще успеть привести себя в порядок, переодеться. К счастью, существовала ванная, правда холодная, но с электрическим рефлектором, и если не слишком задерживаться…
Присутствие Ольги меняло атмосферу, несколько стесняло, но это было даже к лучшему, вносило торжественность. Ольга и не подозревала, какую она вызвала суматоху. Как всегда, может быть, даже еще больше, чем обычно, она нисколько не старалась произвести впечатление… Сидя впереди, рядом с Ивом, она промолчала всю дорогу, а сзади Альберто и Серж оживленно разговаривали на политические темы. Ив вел машину и был так же молчалив, как Ольга. Обледеневшая, совершенно пустынная дорога, «дворники» скрипели, счищая хлопья снега, как зимние бабочки, летавшие по ветровому стеклу и клубившиеся в свете фар. Ольга почти дремала, убаюканная мягким снегом, напоминавшим ей детство. Время от времени раздавался голос Сержа: «А вы двое все молчите?…» Они не отвечали.
Домик тетки Марты встретил их гостеприимно. Все успели навести красоту, маленькая Мари сделала себе прическу в виде лошадиного хвоста, надела платье с вырезом, щеки у нее пылали из-за индейки… Как только послышался шум подъезжавшей машины, бросились зажигать свечи на еловых ветвях. Гости поднялись наверх, чтобы снять пальто и теплые вещи. Альберто и Серж восхищались: с тех пор как они вчетвером – Патрис, Дэдэ, Альберто и Серж – провели здесь весенний вечер, дом изменился до неузнаваемости. Патрис тогда только что получил в наследство этот домик и успел всего лишь перекрасить ставни… И вишни тогда только начинали зацветать…
Они сели за стол. Ольга – между Патрисом и Альберто, маленькая Мари – между Сержем и своим женихом, а на двух узких концах стола, друг против друга, Ив и Дэдэ. На Ольге было облегающее синее платье цвета яркой неоновой лампы: тридцать первого декабря нельзя надевать черного – это приносит несчастье. Весна… Помните мы говорили об Ольге, о Монике… О ней наговорили столько, что Дэдэ влюбился в прекрасную незнакомку… таинственную, как он решил, он во что бы то ни стало хотел, чтобы она была таинственной. «Но она такая и есть!» – сказал Дэдэ с горячностью, вызвавшей общий смех. Ольга улыбалась, здесь ей было хорошо, гораздо лучше, чем в рождественский сочельник у Элизабет, где была толпа незнакомых людей, шведы и шведки из посольства и французы, неизвестные Ольге, как и шведы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131