В
его глазах было написано: дуры! Серость тупая!
Я сидела за машинкой и очень быстро печатала. Настолько быстро Ц раньше
же я долго работала машинисткой, Ц что Ястребов, на секунду забыв про пре
зрение, спросил: «Где это ты так стрекотать научилась?»
Я ему не ответила, потому что меня позвали к телефону. Не переставая печат
ать, я прислонила трубку к уху и стала громко говорить по-японски Ц как р
аз в то время я его изучала. Ястребов замер: «Ты на каком это языке?» Я, не пе
реставая печатать: «Да на японском. Приехала моя подруга японка, импреса
рио Рихтера, пригласила вечером на концерт маэстро».
Надпись в глазах Ястребова стала медленно меняться.
Тут Татьяна Степановна ко мне с вопросом обращается: «Лариска, с утра хож
у, как дура, не могу вспомнить, как „Илиада“ Гомера начинается?»
Я, печатая: «Гнев, о, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…» Гекзаметром, в
общем, ответила. А чтоб Ястребов не спросил вторую строчку, о которой я, ес
тественно, понятия не имела, уже подоспела Анна: «Ларис, считать лень, скол
ько будет 1250 умножить на 1348?» Я, без запинки: 1685048.
Ястребов остолбенел, схватил ручку, бумагу (калькуляторов в то время еще
не было) и стал умножать. Все сошлось. Он закричал как сумасшедший: «Что ты
тут делаешь? Ты же уникум!»
И тут мы хором как грянули: «А у нас тут все такие!»
Ястребов побледнел, осел на стул. Отзывчивая Любка накапала ему валокорд
ина. Он пришел в себя, забрал работу и ушел. Наверно, так до конца ничего и н
е понял.
Сейчас, по телевизору, молодой еще академик, он выступал перед аудиторие
й, а в глазах была знакомая надпись: «Все вы дураки и серые тупицы».
А я смеялась и вспоминала, как мы потом пили все вместе Рислинг, и я предло
жила тост Ц за Любку, которая так хорошо молчала в трубке, когда я лопотал
а по-японски, за Татьяну Степанну, и за Анну, и за Нинку, чтоб она больше ник
огда не плакала. А девчонки, наоборот, предложили выпить за меня, что я так
здорово все это придумала.
Кстати, а как все-таки начинается «Илиада»?

КТО УЧИТ ПТИЦ ДОРОГУ НАХОДИ
ТЬ?

Последний мост


Кто учит птиц дорогу находит
ь,
Лететь в ночи, лететь в ночи по звездам?
И нет сетей им путь загородить
К давно забытым гнездам.


Любовь ли их в дорогу позвал
а,
В дорогу позвала, где так недолго лето?
Зачем летят из вечного тепла, из вечного тепла?
Мне не узнать об этом.


Не сжигай последний мост,
Подожди еще немного.
В темноте при свете звезд
Ты найди ко мне дорогу.
Знаю я, что так непрост
Путь к забытому порогу.
Не сжигай последний мост,
Отыщи ко мне дорогу.
Не сжигай последний мост.
Не сжигай последний мост.


В моих краях такие холода.
Одни снега и ветры завывают.
А ты летишь неведомо куда,
Где дни не остывают.


Но теплые края не для тебя,
Они не для тебя, и, если обернешься,
Поймешь, что жить не можешь, не любя,
Не можешь, не любя,
И в холода вернешься.


Дальняя дорога


Ветер крышу сдул и прилетел
в мой дом,
Он рояль раскрыл и ноты растревожил.
Больше я не буду вспоминать о том,
Что прошло и снова быть не может.


Я, как этот ветер, в темноту во
рвусь,
Странником ночным брожу я одиноко.
К нотам на рояле больше не вернусь.
Музыке уже не звучать в моей душе.


Дальняя дорога,
Прошлое не трогай,
Дальняя дорога,
От былого ни следа.
Дальняя дорога,
Дальняя дорога,
Поздняя дорога в никуда.


Где мой перекресток четырех
дорог?
Серый камень, где мой верный путь начертан?
Улетел куда-то с нотами листок.
Я теперь его ищу по свету.


Мне осветят путь горящие мос
ты,
Улетают искры, превращаясь в звезды.
В прежней жизни клавишей коснешься ты.
Музыке уже не звучать в моей душе.


Память-птица


Память-птица, память-птица

Может в сердце затаиться,
Может долго не тревожить,
Может вовсе не вспорхнуть.
Память-птица, память-птица
Копит годы, копит лица.
Все она на свете может
Оживить и зачеркнуть.


Ты птицею летишь.
Бросает тень крыло,
То вверх, то камнем вниз,
То просто рядом кружишь.
Мне холодно пока,
Ты улетай в тепло,
С теплом ко мне вернись,
Не возвращайся стужей.


Память-птица, память-птица

Как усталая певица
С тихим голосом далеким
За кулисами души.
Память-птица, память-птица,
На исписанной странице
Незаконченную строчку
Мне тихонько подскажи.


Ты птицею летишь.
Бросает тень крыло,
То вверх, то камнем вниз,
То просто рядом кружишь.
Мне холодно пока,
Ты улетай в тепло,
С теплом ко мне вернись,
Не возвращайся стужей.


Память-птица, память-птица,

Если радость возвратится,
Ты упрячь мои обиды
В самый дальний уголок.
Память-птица, память-птица,
Помоги беде забыться,
Чтоб из самой черной тучи
Солнца луч пробиться мог.


Во все времена...


Что за тяга к старинным веща
м,
К оборотам ушедших мгновений?
Словно кто-то тебе завещал
Не предать дни былые забвенью.


Погаси электрический свет,

Теплым воском пусть плавятся свечи.
Поплывем вспять течению лет
В чьи-то страсти, разлуки и встречи.


Во все времена светила луна.

Любовью любовь называлась.
На смену балам плыла тишина
И снова балами взрывалась.
И кто-то в ночи шептал имена.
Так много веков продолжалось.
Во все времена светила луна,
И нам она тоже досталась.


Мы откроем старинный сундук,

Пыль времен отряхнем мы с событий,
И забытый, таинственный звук
Из реки дней ушедших к нам вытек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40