Он покрывал ее щеки, шею, роскошные плечи плотоядными поцелуями и, охваченный первобытным голодом, до боли жаждал удовлетворения. Тело его молило об этом удовлетворении.
Паук пожирает муху кусочек за кусочком.
– Нежная добыча, – прошептал он ей в самое ухо. – Я поймал тебя. Ты вся моя.
Яхту по-прежнему качало из стороны в сторону, прижимая их тела друг к другу. Мэри Фрэнсис таяла от прикосновений Уэбба, ее бедра касались его при каждом ударе волн. Ей казалось, что она летает на этих волнах. Его сильная рука по-прежнему держала ее за волосы, и звук, вырвавшийся из ее груди, был нежнейшим призывом самки.
Он потянул слишком сильно, она застонала и попыталась освободиться, но потом вздохнула и прошептала:
– Люби меня. – Любить ее? Не ослышался ли он? Могла ли она произнести эти слова? Но мало-помалу до него дошло, что ничего ему не послышалось, что она действительно просит: – Люби меня.
Когда же до него дошло, его мозг на мгновение словно парализовало. Он не понимал, почему она сказала это, что значили ее слова, как он сам относится к ним. Ему показалось непостижимым, что кто-то может полюбить его таким, какой он есть. Даже если она была настолько святой, что смогла отыскать в нем что-то достойное любви, он не мог полюбить ее в ответ.
Он не мог любить ничего и никого, утратив эту способность еще в детстве. Казалось, он получил мощный удар в пах. Уэбб стоял неподвижно, стараясь осознать, что происходит. Боль сделала из него лжеца. Мучительная боль. Он такой же, как все, уязвим и беззащитен. Даже больше других. Много больше! Сердце его разрывалось.
Он опустил руки, понимая, что она не сводит с него глаз. Острые края медальона глубоко врезались ему в ладонь, чуть не до самой кости. Появилась кровь.
Он вскрикнул И не узнал свой голос. Боль. Изрезанная плоть. Искромсанные тела и пение маленькой девочки. Как он мог забыть? Вот что бывает, когда позволяешь себе чувствовать. Истекаешь кровью.
– Ты в порядке?
Она коснулась его, пытаясь про никнуть в душу, но Уэбб уже погрузился в страшные воспоминания. Всю жизнь они жили В его сознании, отделенные толстой стеной, и он был в состоянии контролировать их. Когда же он хотел вспомнить, подпитать свой дремлющий гнев, то вынимал их по одному из этого надежного хранилища и рассматривал, будто на расстоянии, сквозь призму времени. Но сейчас все было иначе. Стена рухнула. Воспоминания обступили, как леденящие душу привидения, угрожая поглотить его.
– Я знаю, откуда у тебя этот шрам, – тихо сказала она. – Знаю все. Если хочешь поговорить… – Он отвернулся и жестом показал, что хочет, чтобы она замолчала. – …Это помогло бы, – не сдавалась Мэри Фрэнсис из самых лучших побуждений. – Уэбб, я знаю, что случилось, что произошло с твоей семьей, знаю про пытки.
– Нет!.. – закричал Уэбб не только Мэри Фрэнсис, но и видениям прошлого. С безжалостной четкостью он видел, как прямо у него на глазах стреляют в голову его отчима, как срывают одежду с его матери, как банда убийц – один за другим – насилует ее, обезумев от похоти и жажды крови. Прежде чем Люсинду Кальдерон повалили и надругались над ней, подобно стае озверевших псов, она успела передать в руки своего девятилетнего сына старинный рубиновый крестик. Когда же все насытились, ей всадили пулю между глаз – самое милосердное из всего, что они с ней сделали, и она воссоединилась с мужем.
Тогда Уэбб сжал крестик с такой силой, что он пропорол кожу ладони и ушел в тело. Годы спустя, когда, он бежал из тюрьмы, крестик пришлось вынимать из под кожи хирургическим путем.
– Тебя заставили смотреть на все это, – произнесла Мэри Фрэнсис, опять врываясь в его мысли.
Я знаю, что с тобой стало…
«Нет не знаешь! – мысленно прокричал он. – Как ты можешь знать?»
– Твоя мать, твой отчим…
«Моя сестра, – мысленно добавил он. – Изабелла». Ее имя принесло с собой невыразимую боль. Ничто не шло в сравнение с воспоминаниями о мужестве его восьмилетней сестренки. Все время, пока у нее перед глазами творились ужасы, эта тоненькая, перепуганная девочка пела церковный гимн, чтобы не сойти с ума от того, что делали с ее родителями. Она не перестала петь даже тогда, когда очередь дошла до нее.
А когда насильники поняли, что дух ее не сломить, когда увидели, что глаза ее сухи и она поет, они проткнули ей горло и оставили умирать медленной, мучительной смертью. Уэбб знал, что она промучается много-много часов, прежде чем обретет избавление в смерти. В слепой ярости он набросился на одного из солдат, пришедших за ним, выхватил у него пистолет и избавил сестру от мучений, но пение ее навсегда врезалось ему в сознание и преследовало постоянно. Он не помнил слов гимна. Память сохранила лишь пронзительную чистоту тоненького голоса, который ночь за ночью звучал у него в голове, пока он не придумал, как избавиться от этого голоса, как избавиться от всех воспоминаний.
– Уэбб! Уэбб, пожалуйста! Что случилось?
Он почувствовал на своей руке ее руку и вдруг понял, что стоит, словно окаменев, в дальнем конце каюты. Он не помнил, как оказался здесь.
– Все в порядке, – проговорил он мертвым голосом. – Все просто прекрасно.
Мэри Фрэнсис молча стояла рядом, и у него мелькнула мысль, что его общество никогда еще не было так опасно для нее, как сейчас. В таком состоянии он способен на все, может причинить боль кому угодно. Сейчас он опасен для всех без исключения.
– Если бы ты только позволил мне помочь. Я умею, меня учили утешать и помогать. Я знаю, что смогу помочь тебе.
– Мне нельзя помочь. – Он раскрыл ладонь, посмотрел на кровь, текущую из порезов на медальон – Господи, ее надо остановить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116