Вдруг я причиню ей боль?
– Ты не сможешь.
– Я говорю не о физических издевательствах. Не мне тебе это объяснять. Она рискует стать заброшенным ребенком. Я все время путешествую и редко бываю дома. Ты хочешь, чтобы ее растили гувернантки?
Джесси в отчаянии отвернулась от него. Он так же яростно отбрыкивался от ответственности за Мэл, как она пыталась переложить ее на его плечи. И она не могла понять почему.
– Ты хватаешься за соломинку, – сказал Люк. – Если бы ты исследовала свое сердце, ты бы поняла, что это не лучшее решение для Мэл.
– Тогда каково же лучшее?
– Я не знаю. Дай мне время, и я найду его. Люк ничего не понимал. Она хотела, чтобы Мэл была с ним. Почему он не видит, как это для нее важно? Только эта мысль и приносила Джесси некоторое успокоение в той чудовищной дыре, куда она попала. Если уж она не сможет быть рядом с двумя людьми, которых любит, то, по крайней мере, будет знать, что они вместе. Но переубедить его трудно. Она уже научилась понимать его внутренний мир.
Откинувшись на складном стуле, Джесси почувствовала, как ее позвоночник наткнулся на железный прут. Боль была внезапной и острой, но, вместо того чтобы выпрямиться, Джесси еще сильнее выгнулась назад, продлевая свое мучение. Ей пришлось отвести глаза, чтобы Люк не заметил, что ей больно. Ее мир разваливался на куски.
Звук шагов и скрежет открываемой двери возвестил о приходе надзирательницы.
– Уорнек, – грубо сказала она. – Ваше время истекло. В комнате стало тихо, если не считать печального скрипа дверных петель. Надзирательница вошла и остановилась у двери, ожидая Джесси.
Помоги мне, молила про себя Джесси, вставая из-за стола. Если то, что произошло между нами, имеет для тебя хоть какое-нибудь значение, помоги мне.
Достаточно было бы одного слова. Но Люк не сказал ничего.
***
Вернувшись в «Эхо», Люк обнаружил там человека, которого меньше всего ожидал застать – Шелби Флад. Она была в гостиной и валялась на старинной роскошной черной кушетке орехового дерева, которую мать Люка когда-то разыскала в Англии во время их медового месяца с Саймоном.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Люк, снимая свою замшевую куртку и небрежно бросая ее на спинку стула. Он даже не пытался быть вежливым.
– Напиваюсь, – ответила Шелби, помахав бутылкой «Мутона-Ротшильда» разлива 1928 года. В другой руке она держала бокал.
– Заливаешь нашу вину? – Ему хотелось спасти драгоценный напиток, предложив ей утопиться, но в этот момент сквозь окно в сводчатом потолке пробился луч света, который осветил темноволосую голову Шелби, создав нечто вроде нимба. «Неужели знамение?» – саркастически подумал Люк. Если Шелби Флад выступала в роли ангела милосердия, ее, должно быть, послал ад.
– Как наша птичка в клетке? – спросила она. – Ты видел ее?
Люк подавил острое желание выбить бутылку у Шелби из рук и за шиворот оттащить на порог.
– У Джесси все в порядке – твоими молитвами. – Люк тоже уселся на кушетку, мгновенно утонув в подушках, и уставился на свою непрошенную гостью.
– Что ты намерена делать, пока твоя сестра будет гнить в тюрьме, Шелби? Продолжишь штурмовать мир моды?
– Конечно, а почему нет? У тебя есть другие предложения?
Люк вскочил, дав волю ярости, кипевшей у него в крови.
– Так ты платишь ей за то, что она спасла твою жизнь? Ты пьешь ее вино и оскверняешь ее дом своим присутствием? Если бы не Джесси, он убил бы тебя, Шелби. Твои кости уже давно сгнили бы в земле. И я бы предпочел, чтобы все так и было.
Шелби вздрогнула.
– Господи, Люк…
– В конце концов, она спасла твою жизнь. Она вырастила твою дочь! Это не ты бросила школу в шестнадцать лет, отказавшись от поступления в колледж. Ты не поступилась своей карьерой. Ты перед ней в неоплатном долгу.
Лицо Шелби стало совершенно белым – только два ярких, похожих на раны пятна украшали ее безупречные скулы. Осушив бокал, она высоко подняла его, держа в почти негнущихся пальцах, и с силой швырнула в бронзовую японскую вазу, стоявшую у ее ног. Звук разбившегося хрустального бокала, казалось, принес ей боль и удовлетворение одновременно.
– Мне не нужно напоминать о тех жертвах, которые ради меня принесла моя сестра, – ядовито сказала она. – Я только об этом и думаю.
– Приятно слышать. – Он указал пальцем в сторону вестибюля. – Подумай об этом где-нибудь в другом месте, ладно?
– Я пришла сюда, чтобы помочь, черт тебя подери! Но, если ты будешь вести себя, как последняя сволочь…
– Да, я буду вести себя как сволочь. Убирайся!
Разгневанная Шелби схватила свою сумку и прошествовала мимо Люка. Золотые сандалии отражали свет, ноги были туго обтянуты джинсами. Люк подождал, пока она дойдет до двери в вестибюль, и только тогда остановил ее.
– Шелби. Если ты будешь свидетельствовать против Джесси, я найду способ вернуть те деньги, которые я вложил в твое дело, – до последнего цента. Можешь мне поверить, в конечном итоге от тебя ничего не останется.
– Свидетельствовать против нее? – Шелби обернулась, словно ее поразила эта перспектива. – Зачем мне это? Я хочу, чтобы она оттуда вышла, не меньше тебя.
– Но ты же сама ее засадила!
Шелби повернулась и ушла. А по лестнице уже спускалась Джина, явно чем-то обеспокоенная.
– Это была она? – спросила Джина. – Она ушла?
– Если ты имеешь в виду Шелби, то да, ушла.
Люк подошел к бару и налил себе молодого «бордо», отвергнутого Шелби. Джина была в полной растерянности.
– Шелби вела себя… как вы это говорите? Pazzo. Безумно.
– Почему?
– Она угрожала сказать Мэл, кто ее настоящая мать. Она говорит, что девочка должна знать правду, что это позволит ей не чувствовать себя одинокой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124