" - размышляла я, помогая сестре Зеноне и рассматривая ее сморщенное, грубое и плоское, как доска, крестьянское лицо.
У сестры Зеноны были больные ноги. Поэтому она ночи проводила преимущественно в часовне, даже и спала там. Однако когда подвертывалась какая-нибудь срочная работа, то неизменно посылали почему-то сестру Зенону, несмотря на ее болезнь.
Кто-то заскребся в дверь. В прачечную просунулись двое малышек, крепко держась за руки. Подозрительно взглянули на меня. Но, видимо, тут же решили, что стесняться меня нечего, и одна из них - Стася - смело обратилась к сестре Зеноне:
- Сестра обещала дать нам не рваные платья. Посмотрите, как потрепано у меня это платьице!
Она приподняла подол и, медленно поворачиваясь кругом, словно в танце, продолжала жаловаться:
- Я уж в нем хожу и хожу, а сестра Модеста только обещает мне и ничего не дает…
Монахиня вытащила из-под стола сверток со стиранными тряпками. Отыскала среди лохмотьев два байковых платьица, надела на нос очки и села поудобнее на скамейке, собираясь приступить к их починке.
Стася и Людка уселись справа и слева от монахини и внимательно присматривались к ее работе.
- Это будет теплее, чем то, что на мне, - сказала Стася, осторожно дотрагиваясь до толстой байки. - А рубашку можно получить? Я уже три недели таскаю эту, но сестра Модеста не дает мне чистой…
Заплаты пришиты. Сестра Зенона снова полезла в сверток, отыскивая там что-то еще. Малышки вскочили со скамейки и тоже сунули свои носы в сверток, помогая монахине перерывать тряпье. Я кропила водой накрахмаленные простыни.
Тишину вдруг прервал пронзительный визг, раздавшийся где-то в конце коридора. Я узнала голос Рузи.
- Почему она так кричит?
- Это матушка-настоятельница наказывает её, - ответил мне из-под стола голос Людки. - Она плохо вытерла линолеум перед сердцем Иисуса, и он совсем не блестит. Я слышала, как матушка гневалась за это на Рузю.
Я взглянула на сестру Зенону, которая ставила заплаты на детскую рубашонку. Она плотно поджала губы, игла в ее пальцах замелькала быстрее. Рузин визг не прекращался.
- Я пойду раздувать утюг! - сообщила я и, схватив утюг, выбежала в коридор. В дверях, которые вели в сени, мне повстречалась Рузя. Она шла быстрым шагом, прикрыв лицо руками.
- Рузя!..
Она только мотнула головой и, не отнимая рук от лица, начала подниматься по лестнице, ведущей в спальню.
"Спрячется сейчас в уборной, чтобы никто ее не видел, и будет плакать", - с жалостью подумала я.
На дворе я раздула утюг, поставила его на каменную ступеньку, а сама на цыпочках подкралась к дверям швейной мастерской.
- …Так-то вот, мои дорогие… - кончала свой рассказ сестра Алоиза. - Это была прекраснейшая минута. Не знаю, сумею ли я вам описать ее. По очереди, одна за другой подходили мы, чтобы поцеловать перстень и ногу святого отца. Когда я склонилась к его святой ступне, то мною овладело такое чувство, которое словами и выразить-то просто нельзя. Ни один пейзаж, ни одно самое совершенное произведение искусства, даже вид величественной базилики святого Петра не взволновали меня так, не влили в меня столько счастья, сколько я испытала в тот момент…
- Не знаю, что бы я дала за то, чтобы испытать такое же чувство, о каком говорит сестра Алоиза, - охнула Сабина. - Я тоже предпочла бы видеть лучше сто раз святого отца, чем все те картины, или что там…
- А теперь милая сестра Модеста расскажет нам о своей самой счастливой минуте. Разумеется, о святом причастии, даче обета и так далее мы уже знаем, - настаивала Йоася.
- Я никуда не ездила, - холодно ответила сестра Модеста.
- Это ничего! Зато сестра так много в своей стране потрудилась! И сестра умеет так чудесно рассказать обо всем этом, - упрашивала Йоася. - Ну расскажите же, милая сестра! Я ведь прошу не из любопытства, а ради того, чтобы нам было потом о чем поразмыслить в часовне…
"Как ловко она лжет, - удивленно подумала я. - После таких откровений сестрички возненавидят друг друга еще больше, а Йоаська будет в чести".
- Я никуда не ездила, - с ударением повторила еще раз сестра Модеста. - Однако думаю, что если бы мне пришлось выезжать за границу, то я-то бы уж обратила внимание и на красоты природы, которые говорят нам о всемогуществе творца, и на лучшие произведения рук человеческих, созданные по вдохновению божию. Я имею в виду такие величественные памятники, как базилика святого Петра.
Щеки сестры Алоизы покрылись румянцем, а сестра Модеста продолжала:
- Но не в этом суть. Не каждый видит бога в делах его. Есть и такие, у которых глаза, уши, сердце закрыты на замок и ко всему глухи и немы. Они неспособны проникаться той красотой, которой господь так щедро одарил нас. Но не об этих делах время здесь говорить. Каждая минута, когда из любви к небу мы делаем добро, является и самой счастливой минутой в нашей жизни. Вот почему на вопрос, какая же из этих минут была для меня счастливейшей, мне очень трудно ответить. Если уж вспоминать прошлые времена, то я могу назвать день, который хорошо помню и сейчас. Это был тот день, когда наш монастырь посетила делегация американских сестер нашего ордена. Мы приветствовали их здесь, у себя. Чтобы выразить им свою любовь и уважение, одна из сестер… - тут сестра Модеста слегка покраснела, - одна из сестер составила приветственную речь, обращенную к ним, на латинском языке…
- На латинском? - испуганно воскликнула Йоася. - Это невозможно! Да кто же это сумел бы?… Ах, я знаю! Это сестра сама составила ту речь. Ведь сестра Модеста так чудесно поет по-латински!
- И так уж случилось, - невозмутимо продолжала монахиня, - что матушка-настоятельница поручила огласить это приветствие той, которая его составила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88