И с князем Воротынским не повел жесткого разговора, столь благодушно был настроен. Начал с нестрогого упрека:
– Самовольство твое, князь Михаил, нельзя оставлять без внимания. Победы ради, однако, не взыщу.
– Я надеялся, государь, что воспримешь ты совет слуги своего верного, вот и повел полк.
– Выходит, ты сам за меня решил?! – явно раздражаясь, осадил Воротынского Иван Васильевич. – Иль тебе не ведомо, что решать могу только я?!
– Да, государь. Твоя воля для меня, слуги твоего – воля Всевышнего.
– То-то!
– И все же рискну, государь, настоять на своем: послушай меня, поведи рать на Крым, – начал наступать Михаил Воротынский, видя доброе расположение духа у государя. Поспешил использовать этот момент, опасаясь, что иного такого случая долго не выдастся. – Да, теперь будет накладней ворваться в Крым, но если сядем на хвост Девлетке, то Перекоп осилим без большого труда, а дальше путь для русской рати изведан: еще Святой Владимир, твой, государь, да и мой предок брал Херсонес. С моря князь Вишневецкий, тоже потомок Владимиров, со своими казаками ударит. Не без ладей же они на Хортице.
– Нет! Не поведу рати в Тавриду!
Воротынский, не обращая внимания на сердитую резкость ответа, продолжал убеждать царя Ивана Васильевича:
– Нет у Девлетки ни силы, ни ратного духа. Посуди, государь, если меньше десятка тысяч твоих ратников смогли девлеткины шесть туменов сломить, прежние ли нынче татары ловкачи и храбрецы? Кишка у них тонка против нас. Они вообще бы побежали, не будь столь стойки янычары туркские. Вот я и говорю, не пойти ли за Девлеткой следом? Оно, конечно, не так просто будет теперь, когда Перекоп не оседлан твоими, государь, полками, но все едино, пробьемся в Крым. С трудом, но пробьемся.
– Я уже сказал: не поведу полки через Дикое поле! Иль не ясно?!
Чуть было не воскликнул князь Михаил Воротынский: «Но почему?» – сдержал, однако, себя. Едва пересилил, так велико было недоумение. И еще – обида. Невыносимо горькая. Не доверяет, выходит, государь так же, как он, Воротынский, не доверяет Фролу. Но Фрол только по мелочам усерден, всего-навсего прислужник ловкий, а он, князь, разве не показал себя в делах зело крупных? Одна Казань чего стоит! А то, что у ханского трона свои глаза и уши завел, разве это в ущерб Отечеству? И послов к литовским князьям не без пользы посылал. Вон князь Вишневецкий под самое сердце крымского хана занозой впился… «Иль я о Руси святой не забочусь? Я же – Владимирович!»
Вполне справедливый вывод, что царь не доверяет, как прежде, князю. И виной тому не столько доносы Фрола, сколько все более захватывающая уверенность царя Ивана Васильевича, что вокруг его гнезда одни лишь отбросы, которые не уберешь, и с которыми просто приходится мириться, но обращать на них внимание нет нужды. Он, самодержец, один принимает решения. Только он. Остальным безропотно исполнять его волю, аки рабам.
Позже князь Михаил Воротынский узнает, что не только он советовал царю, отказавшись временно от противоборства за Ливонию с тевтонцами, ляхами и шведами, собрать всю рать в один кулак и двинуть ее на Крым. Многие разумные воеводы, даже бояре и дьяки считали, что лучшего момента для того, чтобы покончить с разбойничьим гнездом, единственным гнездом чингисхановским, оставшимся против России, вернуть исконные русские земли в лоно матери-родины, не сыскать. Особенно рьяно настаивали на том, чтобы прекратить ливонскую войну, войну с христианским миром, а наказать Крым, гнездовье неверных и жестоких разбойников, Адашев, Сильвестр и Михайлов. Они убеждали царя всяк своими доводами в выгоде для России разгрома Крымского ханства, но не воспринимал разумные те советы самовластец, а почему, объявлять не счел нужным.
И так, и эдак прикидывали сторонники удара по Крыму и не находили особых препятствий этому. Если страшится царь Иван Васильевич пути, неведомого для полков, то зря. Казаки (они же русские люди!) укажут и броды и переправы, а Ертоул с посохой в два-три месяца наведут гати и мосты, и можно будет двигаться без помех. Не следует забывать, что и бродники, на всех реках занимающиеся переправой купеческих караванов, тоже русские. Разве не помогут они своим, родным христианам? Справа и слева рать тоже оберег имеет: справа казаки Вишневецкого прикроют, слева – черкесы.
Если султана турецкого опасается дразнить, ибо тот считает Тавриду подвластной себе, то тоже без основания. Турция – не Швеция, Польша, Империя и сама Ливония, которые вместе против России стоят. Турция даже не успеет опомниться, как падет Крым. А потом, если и пошлет янычар воевать русскую рать, разве трудно их будет назад в море выпроводить? К тому же Сербия, Молдавия, Валахия, Болгария и Венгрия ополчатся против неверных. Да и Империя, если не поможет ратью, то мешать, во всяком случае, не станет.
Не это, значит, на уме у царя. Намерен, видимо, использовать крымцев в борьбе за Ливонию. Только и тут резона никакого нет. Ляшцы и ливонцы золота не жалеют, натравливают хана на Москву, и коварство ханское уже не един десяток раз изведано. Даже когда вроде бы на Литву походом идет, все едино верхнеокские русские земли пограбит, полон поимеет.
Увы, какими соображениями руководствовался царь-самовластец, никому доподлинно неведомо. Труса ли он праздновал, схитрить ли хотел, либо просто упрямился, только дорого обошлась России та неразумность царская. Очень дорого! Лилась кровь христианская, пылали города и веси, тысячи полонянников продавались в рабство до тех самых пор, пока мощный кулак Потемкина не обрушился на Крым, разметав поганое гнездо.
Но, может, в том князья с боярами тоже виноваты, что не настояли на своем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164