Скифы оказались разумней, остановили свой завоевательский порыв, испытав крепость рубежей сколотских, стали жить с днепрянами мирно, выгодно торгуя с ними. Но мир тот сослужил не добрую службу: земляные валы и города-крепости разрушались за ненадобностью, и когда сотни за три лет до Рождества Христова в степь пришли сарматы, то ни днепряне, ни прибежавшая к ним уцелевшая часть скифов не смогли противостоять захватчикам. Восстановить оборонительные рубежи быстро не удалось, и пришлось сколотам и друзьям их скифам отступить в леса, за болота, где сарматские всадники не могли их достать. Дорого обошлось славянам их благодушие.
Подьячий Логинов без огляда перешагнул многие века.
Степь за то время уже не раз сменила хозяев, то наваливалась мощью, то ослабевала, славяне же, борясь за выживание, объединяли свои племена, строили крепости на новых местах, удобных для обороны, и с северо-запада, и с юго-востока, возводили большие города под прикрытием тех крепостей, крепли век от века, но Степь продолжала терзать славян, особенно среднеднепровских; но пройдясь по тому времени как бы мимоходом, Логинов все же соединил непрерывающейся нитью весь опыт прошлых веков. И получалось, что не Владимир Красное Солнышко прозрел вдруг, что могучим и любимым народом князем станет тот, кто сможет основательно защитить Киевскую Русь от кровожадной Степи, где властвовали тогда разбойники-печенеги, жестокостью своей и алчностью на чужое добро ничем не отличавшиеся ни от киммерийцев, ни от сарматов, а дядя его Добрыня Никитич.
Святой Владимир в конце концов согласился с доводами своего дяди (тут подьячий обращается к летописи дословно), и: «Рече Володимир: „Се не добро, еще мало город около Кыева“ и нача ставить городы по Десне и по Въестре и по Трубежови и по Суле и по Стругне. И нача нарубати муже лучьшее от Славен и от Кривичь и от Чюди и от Вятичь и от сих насели грады. Бе бо рать от печенег и бе воюясь с ними и одоляя им».
В последних словах летописца Михаил Воротынский увидел главный успех предприятия великого князя Владимира: не на полян, угличей и северян, кто жил в соприкосновении с половцами и нес от них большие потери, а более на тех, кто и в глаза-то не видел степняков, оттого и имел крепкое хозяйство и многолюдные села, возложил Владимир Красное Солнышко основную заботу по строительству городов-крепостей, а затем и их оборону.
«Вот так и нынче нужно поступить: всем землям указать, где рубить и по каким рекам сплавлять крепостицы для сторож, воеводские крепости, погосты и станицы, а потом и заселять их, – с благодарностью к усилиям подьячего Логинова рассуждал Михаил Воротынский. – Это очень важно, чтобы вся Россия взяла на свои плечи южные свои украины. Очень важно. Построить и заселить».
Воодушевившись тем, что найден стержень всех определяемых дел, князь Михаил Воротынский принялся рассматривать чертеж оборонительных линий, построенных при великом князе Владимире, надеясь узреть что-то для себя полезное, хотя теперь он окончательно уверился, что отец их и они с братом, да и иные князья порубежных вотчин (каждый, конечно, на свой манер) не торили новые тропы, а шли по прошлым, иногда вовсе заброшенным, но не заросшим окончательно.
Этот чертеж, как и Змиевые валы, выполнен был с большим тщанием, имел к тому же пояснительные приписки. Все оборонительные линии смотрелись, как на ладони, и легко угадывался их главный смысл. По пяти рекам построил великий князь Владимир крепости. Четыре из них – левобережные притоки Днепра, пятая – правобережный приток. И все это предназначалось выполнять одну и ту же задачу.
Первый рубеж шел по Суле. В устье ее восстановлена была и расширена крепость-гавань Воин (название-то какое!), дальше, по правому берегу Сулы вплоть до ее истоков, ставились крепости через пятнадцать-двадцать поприщ друг от друга (тут Логинов пояснил, что поприще на семьдесят саженей длиннее версты) с таким расчетом, чтобы сигнальные дымы видны были от одной до другой крепости. Села и погосты приписывались к крепостям, хотя погосты сами по себе укреплялись стенами, и когда печенеги налетали, пахари, смерды и челядь спешили с семьями за крепостные стены. Гарнизоны сразу усиливались в два, а то и в три раза. Спешила подмога и из соседних крепостей, а то и из самого Киева, оттого часто печенеги, бесцельно положив сотни ратников своих при штурме, вынуждены были убираться восвояси зализывать раны.
Еще один полезный опыт предков сообщен подьячим в пояснении: перед удобными для переправы бродами через Сулу, на левой ее стороне густо разбрасывались триболы вперед почти на поприще и в бока по поприщу. Триболы ковались большей частью в самих крепостях, но везли их возами также из Киева, Переяславля, Чернигова. Трехшильный ежик всегда, как его ни брось, даже в болотистую хлябь, одним острием торчит вверх, и стоит лошади наступить на него, трибола сразу же вопьется в копыто. На остальных рубежах триболы разбрасывались с опаской, чтобы своим конникам не поранить бы ненароком боевых коней, там чаще устраивали волчьи ямы, а то и целые волчьи борозды.
«Ну, молодец Логинов! Расстарался. Триболы непременно нужно ковать. Без скудости, – твердо решил князь Михаил Воротынский. – Как же прежде не пришло о них в голову?» Что ж, лучше поздно, чем никогда.
Посульский рубеж, как передовой, не всегда, конечно, мог сдержать ворогов, если они налетали саранчовыми тучами. Оставив часть сил для осады крепостей, неслись они вглубь Киевской Руси. Тогда перед ними вставала рать порубежная по Трубежу, уже оповещенная дымами, и рать Переяславская.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164