На следующее утро, едва лишь занялась заря, князь Михаил Воротынский опустился на колени перед образом Спаса, молясь дать царю всея Руси силу не отступиться от планов порубежного устройства юга отечества, а ему, самому князю, твердости духа в беседе с царем.
Внемлил, видимо, Бог горячей молитве княжеской, ибо царь почти со всем согласился, что предложил князь Михаил Воротынский, хотя поначалу сердце екнуло у главного воеводы порубежного, и руки чуть было не опустились.
– Садись, князь, – как обычно указал Иван Васильевич на лавку, покрытую искусной работы мягким полавочником. Особенность сегодняшняя была лишь в том, что даже в этом одном слове чувствовалось безразличие ко всему на свете.
Помолчали. Затем со вздохом подал Иван Васильевич Воротынскому свиток.
– Читай.
Михаил Воротынский развернул свиток. Письмо Девлет-Гирея царю. Уже переведенное в Посольском приказе. Бросилась в глаза витиеватая аккуратность переписчика, словно великое вдохновение озаряло скромного служаку. Воротынский начал читать: «Жгу и пустошу Россию единственно за Казань и Астрахань, а богатство и деньги применяю к праху…» «Чего ради прежде грабили наши земли, шакал лицемерный?!» – с возмущением подумал Михаил Воротынский и продолжил чтение: «Я везде искал тебя, в Серпухове и в самой Москве, хотел венца и головы твоей, но ты бежал из Серпухова, бежал из Москвы – и смеешь хвалиться своим царским величием, не имея ни мужества, ни стыда! Ныне узнал я пути государства твоего: снова буду к тебе, если не сделаешь, чего требую, и не дашь мне клятвенной грамоты за себя, за детей и внучат своих…»
Еще продолжал читать Михаил Воротынский наглое, как он оценивал, послание девлетгиреевское, а царь уже начал исповедь, удивившую и обрадовавшую князя.
– За грехи мои тяжкие карает Господь. За кровь христианскую, мною проливаемую по наущению лжедругов престола. За Новгород подрубленный, за Торжок казненный. Оттого и мор на царство мое напустил Господь. Оттого и ляхи с литовцами зело петушиться стали. Вот и Девлетка тумены свои пригнал, окровянив землю мою, спалив всю Москву.
Неужели одумается, как и в молодости, после великого московского пожара? Дай-то Бог! Вздохнет тогда вновь полной грудью Россия, и не страшны станут ей вражеские силы ни с юга, ни с северо-запада.
Ой, как ошибался князь Воротынский, возмечтавший о спокойствии России, о добропорядочности царя Ивана Васильевича. Он-то не первый уже раз костит себя грешником негодным, даже злодеем, особенно в беседах с иноземцами. Это он перед своим ближним слугой впервые покаялся. И, видимо, не случайно. Пройдет всего несколько недель, и вновь прольется кровь родов знатных российских, а чуть больше чем через год откликнется и самому князю эта, казалось бы, искренняя исповедь. Но сейчас царю еще очень нужен был опытный и разумный воевода, который бы выполнял свой урок со рвением, без малейшего колебания. Оттого и заговорил царь, после самоуничижения, о желании пойти на попятную, принять если не все, то многие условия Крымского хана.
– Не пойду поперек воли Господа, отдам Девлетке Астрахань. Казань не вдруг, но тоже уступить придется. Повелел готовить письмо послу моему в Крыму Афанасию Нагому. Пусть скажет о моем желании Девлетке. Следом послов к нему пошлю. С шертной грамотой.
– Иль воеводы у тебя, государь, перевелись? Иль рати ты всей лишился? Прикинь, великому князю Киевскому Владимиру легко ли было обороняться от печенегов-половцев? Выдюжил! И Россия с ним вместе выдюжила. Или против Мамая прадед твой встал играючи что ли? Силу силой ломать надобно. И то сказать, уступишь ты Девлетке-сарацину, все твои недруги головы поднимут. Заедят. Не забудь и казаков, кто тебе поверил и под твою руку встал. На погибель оставишь их если, твое слово впредь гроша ломаного не будет стоить.
– Твоими устами да мед бы пить…
– А ты руки мне развяжи. Отдай мне не только порубежников, но и окскую рать. Под единым воеводством разумней дело пойдет. Не хулю покойника Вельского и Вельских вообще, только Магмет-Гирей обманом стольный град при отце твоем разрушил, теперь вот, тоже обманом, – Девлет-Гирей.
– Не суди отдавших Богу души.
– Верно, судить не мне, грешному, но наперед без поспешности главного воеводу на речную рать следует ставить. Самое же лучшее, как я челом бью, под единую руку полки и порубежников. Доверься без опаски. Как поход на Казань в свое время доверил. Я уже с Разрядным приказом роспись сготовил, откуда сколько ратников на Оку. Без городов северных и западных.
Не вдруг ответил царь Иван Васильевич. Долго думал только ему известную думу, заставляя тем самым тревожиться князя Михаила Воротынского, искать убедительный слова в пользу того, что он предлагает, и вместе с тем сомневаться, вернул ли самовластец свое ему доверие или все еще во власти ложных наветов и считает возможной измену. Это предположение особенно угнетало князя-воеводу. А самовластец молчал. И настала такая минута, когда Михаил Воротынский едва сдержался, чтобы не отказаться от всех чинов и не попросить царя отпустить его во вновь пожалованный удел – в Новосиль. Еще бы миг. Но Иван Васильевич вздохнул, словно давила на его душу непомерная тяжесть, и молвил:
– Будь по-твоему, – и тут же повелел: – Роспись Разрядный приказ сегодня же пусть мне представит.
– Мы с дьяком Логиновым новую роспись по строительству сторож, крепостей и засек подготовили, прикинув, сколько Москве понадобится посохи, чтобы отстроить и заселить ее…
– Лишнее. Все оставь по-прежнему. Москву Вологда и Поморье на свои плечи возьмут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164