– Упокой душу, Господи, невинно убиенных, павших от рук антихристов, – а после небольшой паузы заговорил взволнованно: – Рать соберу к зиме и – по ледоставу пойду. Достанет извергов десница Господня. Круто поведу себя с послами Сагиба, пока полон не вызволю. Но и потом не попущу коварства лютого!
– Я думаю, не пошлет посла Сагиб-Гирей.
– Отчего?
– Хотел бы, со мной бы послал. Пустил меня так, чтобы не успел я к тебе, господин мой, быстро добраться. Не замышляет ли коварства какого?
– Ты еще молод и зелен. Вот так, вдруг, не ополчишь рать большую. Нынче, считаю, ждать их не стоит. Ну, а если пойдут, то малым набегом. А у меня полки на берегу стоят. В Коломне, в Кашире, в Тарусе, в Серпухове. Сейчас от Одоева и Белева отгонят крымцев и снова встанут по своим станам. Если что, отобьют. Князь Вельский добрые вести шлет: нигде больше крымцев не видать, кроме как в верховьях Оки.
Отпустили сомнения Шаха-Али, покойней становилось у него на душе. Да и то прикинуть: молод он еще совсем, много ли житейской мудрости, легко поддается он еще стороннему влиянию, легко принимает чужие мысли за справедливые, не вникая основательно в них, не сопоставив с фактами и событиями. Не научил его первый горький жизненный опыт, едва не стоивший ему головы. Трон потерял, впереди не видно просвета. Но молодость, она и есть – молодость. Посадил царь Василий Иванович его в свою карету, успокаивает, значит, не серчает. Плохо, конечно, что Касимовский удел не вернул, во дворец загородный гостем везет, но ничего – обойдется все, пожалует еще царь города и земли. Или Казань вернет. Посветлело кислое бабье лицо отрока, и стал он рассказывать, как добирались они до Воротынца, и тот голод, который они претерпевали, та усталость, тот душевный разлад выглядели в его рассказе сущими пустяками.
Впрочем, трудности те и переживания с приездом в Воробьевский дворец вовсе стали забываться. Замелькали праздные дни, заполненные выездами на охоту да многочасовыми застольями, за которыми выбирались новые места для охоты, все дальше в дебри, все выше по Москве-реке. И ни разу не обеспокоился царь Василий Иванович, отчего князь Вельский не шлет никаких вестей. Ну, не шлет – и не шлет. Все, стало быть, в порядке.
– Знатно завтра на разливах соколами промышлять станем. За сельцом Щукиным. Сегодня же и выедем. Путь туда не близок. Завтра если выезжать, на зорьку не поспеем. Проведем там несколько дней.
И в самом деле, верстах в трех от сельца Щукина – большущий затон с поймой. Полая вода хоть и сошла, по овражкам и в низинках все еще поблескивали озерца. Любезные места для отдыха перелетных уток, гусей и даже лебедей. Правда, лебеди острова в затоне чаще облюбовывали. Цепочкой те острова тянутся чуть поодаль стремнины, как бы отгораживая затон мелколесной твердью от бурливых вод Москвы-реки. В бухточках этих островов и блаженствовали лебеди.
Охота на них особенно утешна. Тихо-тихо гребут гребцы. Уключины смочены, чтоб не скрипнули, не дай Бог. Ближе и ближе первый остров. Василий Иванович встает, держа любимого своего сокола на руке. Рядом с государем – Шах-Али с тугим луком и еще пара лучников-меткачей.
Вот первый заливчик. Пусто. Второй, третий… И вдруг вспенилась вода, вспученная белоснежными красавцами. Самый раз пускать сокола. Удобно ему бить добычу на взлете. А чуть повыше взлетят лебеди – стрелы им вдогонку. Дух захватывает, когда белая громадина тяжело плюхается в воду.
А на берегу уже кони ждут. Соколятников – добрая дюжина. Сам сокольничий с ними. У стремени нетерпеливо раздувают ноздри на уток натасканные охотничьи собаки. И каждая приучена не хозяину добычу нести, а к копытам царева коня.
Солнце уже высоко взобралось на небо, когда луговая потеха утихомирилась. Началась трапеза, и тоже не минутная. С толком любил потрапезоваться великий князь царь Василий Иванович. И Шаху-Али это тоже – не в тягость. Он такой же гурман, как и покровитель его, царь веся Руси.
Вот так и летели беспечные дни, не обремененные никакими заботами и тревогами. Не ведал царь, что творил, да простит Господь его душу грешную.
А как люди? Простят ли они? Полилась уже кровь хлебопашцев, запылали деревни и села многострадальной серпуховской и подольской земель. Тумена два татар, не останавливаясь возле городов, даже не оставляя никаких сил для осады, неслось к Москве, грабя, хватая полон и все сжигая на своем пути.
А рать русская оказалась совсем не у дел. Татары прошли как раз через оставленные полками станы, смяв, шутя, малые заслоны на переправах. Серпухов обошли стороной, да так стремительно, что Большой полк, что находился у князя Вельского под рукой, не успел заступить путь захватчикам. Остальные же полки растянулись по дорогам к Воротынску, Белеву, Одоеву. Полку, посланному к Воротынску, все-ничего оставалось пути, двум другим побольше немного, но всех остановили гонцы главного воеводы. Приказ краток: всем идти на Серпухов. Для чего? Собраться в один кулак и двинуться вдогонку прорвавшимся через Оку крымцам.
Князей Андрея Старицкого и Ивана Воротынского даже не уведомил князь Дмитрий Вельский о своем решении. Зачем? Послал лишь вестового с известием, что крымцы переправились через Оку и идут на Москву. И все. И никакого приказа. Стало быть, стоять в Коломне, как стояли. Только князь Андрей по-своему повернул. Говорит Воротынскому:
– Городовых казаков и пушкарей оставим в Коломне, пешцов с тысячу, а с остальной ратью поспешим к Москве. Спасать ее нужно.
– Главный воевода не велел оставлять крепости, – возразил князь Иван. – А вдруг из Казани пойдут, тогда как?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164