– Черт возьми, неужели вы не понимаете?
– Вполне понимаю. Вы мне сказали, что Марк не был отцом вашего ребенка.
Теперь настала пора застыть ей. Что-то в его интонации, в непринужденном самоконтроле составило резкий контраст со взрывом горячего осуждения, ею ожидаемого, это абсолютное отсутствие враждебности, когда у него были все основания чувствовать себя гнусно обманутым…
– Вы знали! – Ее кулаки бессильно упали на колени, пока инстинктивная уверенность в этом не захлестнула ее. – Все это время вы знали!..
– Не все время, – подтвердил он без обиняков. – Собственно говоря, лишь через несколько месяцев. Вернулся повидать вас – по крайней мере опять увидел ваш дом и узнал, что вы переехали. Однако ваша соседка многое мне сообщила. Она очень сочувствовала вам в ваших испытаниях, жалела, что вы потеряли ребенка так поздно… на седьмом месяце.
И только теперь, когда ей поздно было отдаляться на безопасное расстояние, он ослабил цепкую хватку и взамен стал массировать ей руки от плеч до кистей, словно ощущая, как оледенела она внутри – до паралича воли и неспособности двигаться.
– Вы знали… – Это все еще внедрялось ей в сознание, смысл его слов лишь постепенно доходил до нее. Он знал, что сын его – не отец потерянного ею ребенка. Но… это же бессмысленно'.
– Сколько… сколько вы знаете?
– Все.
Трудно осмыслить!
– Да не могли вы знать… все, что вы говорили… А теперь, прямо перед тем, как я упала в обморок… что вы сказали про отцовские гены?..
– Я знал, что, если предоставлю вам достаточно лазеек, вы в конце концов доверите мне правду, – очень просто сказал он.
– То есть… вы все это говорили намеренно! – исступленно спросила она, пытаясь припомнить все, что когда-либо ему говорила. И все это время, пока она уклонялась от последствий своих поступков, отстраняла его ложью и полуправдами, он знал!
Ее охватил стыд, а затем гнев, но уже как средство защиты.
– Вы ставили мне ловушку! – грубо обвинила она.
– Да как же правда может быть ловушкой, Клодия? – пробормотал он, все еще проводя теплыми ладонями по ее холодной, липкой коже. – Вы знаете, что хотели сказать мне… Я вас не принуждал.
Сознание его правоты не умерило ее бурного смятения. Столько душевных мук – и зря!
– Вы могли бы мне сказать! – от возмущения она задохнулась.
– Рассказ был ваш, Герцогиня, а не мой, – невеселой улыбкой он как будто насыпал ей соли на рану.
– А если бы я вам вообще не сказала? – бросила она вызов.
– Что ж, в таком случае я бы уважал ваше молчание.
К своему ужасу, она ему поверила.
– А как насчет вашего ребенка? – хрипло спросила она. – Это была только уловка… чтобы вынудить меня сказать?..
– Я не даю обещания, которые не собираюсь сдержать. – Морган взял ее обессиленную руку, быстро поцеловал и прижал к груди.
Внезапно она поняла, что платье у нее по-прежнему расстегнуто, и подняла вторую руку, чтобы запахнуть его.
– Насколько дело касается меня, ничто не изменилось. Я-то не передумал. А вы?
– Вы, должно быть, ненавидите меня… – прошептала она, сознавая, что она-то в такой ситуации ненавидела бы.
– Я вас обидел, и вы отплатили мне единственным способом, в ту пору вам доступным, – ответил он с чуткостью, разбередившей старые раны. – Конечно, я разозлился – сперва разъярился до умопомрачения, отчего и решил не упускать вас из виду, но у меня было два года, чтобы примириться. А когда я снова встретил вас, то понял, что ваша порывистая ложь причинила вам столько же страданий, сколько и мне. И кто бы ни был отцом, вы упали и потеряли ребенка из-за меня…
Последняя фраза была ей жестоким ударом, она давила нарастающим ужасом, а он продолжал:
– Вам ведь нелегко причинять боль другим, даже если это, по-вашему, оправданно, не так ли, Герцогиня? Так почему же вы не позволите мне показать, насколько вам будет легче доставить удовольствие?..
И показал, целуя ее приоткрытый рот, наделяя ее силой вожделения.
Под его поцелуем она поняла, что ее отвага иссякла. Ей была ужасна даже мысль о признании в том, насколько больше она поступилась честью. Ей отчаянно хотелось поверить, будто он знает все, хотя стало до боли ясно, что не все.
Чудесная отсрочка была только временной, но внезапно ей стало все равно. Будь что будет! Не собирается она рисковать и ждать еще два года, пока гнев Моргана утихнет и он снова заключит ее в объятия, если это вообще возможно. Он ей нужен сейчас, именно в этот миг. Ей нужна страсть, способная ее исцелить, вожделение, с помощью которого она выразит свое молчаливое раскаяние, свою невысказанную любовь…
Он снял ее с колен и повернулся к ней, когда она прилегла рядом с ним на диване. Рука, запахивавшая платье, протянулась к нему и проникла под рубашку, тогда Морган нетерпеливо стянул ее через голову, взлохматив темные волосы и впервые ошарашив Клодию зрелищем своей наготы. Он был широк и силен, легкий загар рельефно подчеркивал мышцы на гладкой, почти безволосой груди. Клодия испытующе коснулась твердой кости между плоскими, мужскими сосками.
– Разочарованы? Для иных женщин мужественность и волосатость – неотделимы. Уверяю вас, я не менее мужчина, хотя и не волосат.
Ее ошарашило, что он считает, будто ее нужно в этом уверять.
– Знаю.
Ладонь ее распрямилась, из груди его исторгся шипящий выдох, и квадратные мускулы его плоского живота над брюками с кожаным ремнем напряглись, дразня ей пальцы.
– Теперь моя очередь. – Он отогнул расстегнутое платье, на этот раз стянув его с ее плеч и нежно освобождая ей руки.
Она следила за знойным его лицом, напрягшимся, когда он коснулся декоративного бантика между кружевных чашечек ее бюстгальтера и плавно обхватил пальцами пластиковую застежку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55