Но и тогда он замешкался.
– Здесь удобно? Или перейти в спальню?
– Зачем столько вопросов? – пробормотала Клодия, и голос ее прервался от смеха, рожденного чистым восторгом, пока она упивалась пьянящим вкусом его солоноватой, атласно-грубой кожи и головокружительным ароматом его мужской возбужденности.
– Иначе не могу. – Он ласкал ее, забавляясь, увеличивая ее озорное восхищение его шелковистым великолепием. – Я весьма точен как любовник, а занятия любовью с вами превратили меня в бесстыжего сибарита. Я хочу предаться с вами всем видам разврата в такой роскоши, в таком комфорте, что вам захочется продолжать еще, и еще, и еще…
И он сдержал слово. Клодия знала: как бы ни принуждала она себя забыть случившееся, вневременная красота его огненной страсти останется с ней навсегда. Он восторгался, он понуждал, стонал, изливал обещанную отраду с бесконечной, вдохновляющей, ни на миг не колеблемой энергией. Он был груб и агрессивен, кроток и нежен, не позволял ей лишь пассивно воспринимать ласки, но свирепо требовал от нее полностью лишенной стеснения и жадно-нетерпеливой отдачи.
Его страсть утратила благородство, когда в какой-то миг они бессознательно скатились с широкого, роскошного дивана и он, чтобы не упустить и мгновения, овладел ею на твердом полу, и шершавая ткань тонкого половика еле защищала ее от прохладной жесткой терракоты, а он обхватил ее ягодицы, грубо раздвинул ей ноги и вырвал у нее гортанный стон сексуального удовлетворения.
Потом он бережно отнес ее в свою солнечную спальню, уложил на мягкое белое покрывало огромной кровати и стал молить о прощении с чудесной деликатностью, начисто лишенной себялюбия. Пока она лежала, все еще отуманенная восхитительным изнеможением, он сел рядом, положил руку на ее трепещущий живот и дерзко спросил:
– Любопытно, здесь ли уже мой ребенок, испытывает ли он уже первую вспышку упоительной жизни?
Не раскраснейся Клодия, и без того она бы зарделась от его ликующего нетерпения. Да, уж он не рисковал. Он хотел удостовериться, что его намерения четко поняты и приняты.
– Сомневаюсь, вряд ли так скоро, – усмиряюще сказала она, отгоняя сомнения.
– Нескольких мгновений достаточно, – улыбнулся он, проводя пальцами вокруг ее чувствительного пупка.
– Зачатие, как известно, не дело мгновения, – возразила она, пытаясь казаться пресыщенной. – Во всяком случае, для меня теперь не лучшее время – то есть не лучшее время зачать.
Его поразительные глаза потемнели от дремотного насыщения.
– Знаю, что ты не собиралась заниматься любовью. Но все же для этого пришло самое время, не так ли, Герцогиня? А теперь, получив удовольствие, ты, надеюсь, не откажешься от долга мне… – Палец, обводивший ей пупок, погрузился в ямку, и мышцы ее живота задрожали.
– От долга? – Клодия с трудом сосредоточивалась на словах: все ее тело вибрировало в лад его касаниям.
– От старого долга. Имею в виду все мои деньги, которые ты растрясла два года назад. Деньги, которыми я откупился от обязательств по отношению к матери моего внука…
– Ах, эти деньги, – вяло пробормотала Клодия. Мягкая подушечка его пальца вышла наружу и снова погрузилась. – Я… я заплачу… – предложила она, ощущая некий укол раскаяния от его изящного подтрунивания. Ей было неведомо, всерьез ли он считал, будто она растратила деньги так легкомысленно, как сказала об этом, но нельзя было не признать, что она обманом позволила ему «откупиться».
– Ну, конечно, заплатишь – самым подходящим и интимным путем, какой только можно вообразить. – Его решительные слова перемежались легкими поцелуями, пока Клодия не ощутила, как влажный нажим языка заменил палец в маленькой узлистой выемке посреди ее живота. – Ребенок будет нашим взаимным примирительным даром. Прими его, подобно мне, как погашение всех наших больших взаимных долгов…
Глава 9
– Ну, и какие у тебя практические планы? Как ты собираешься распорядиться своей карьерой после родов? Положиться на стаю бэбиситтеров? Пригласить дневную, няню? Или хочешь, чтобы я нанял такую, которая все время жила бы в доме?
Клодия стиснула зубы и выложила приготовленную ею яичницу с грудинкой на тарелку Моргану, стараясь говорить с легкостью, какой не ощущала.
– Это что – допрос?
Она отвернулась взять его чашку с кофе и тосты из тостера. Оба ломтя она протянула Моргану и заложила еще один себе, не от голода, а чтобы уйти от пронизывающего синего взгляда.
Она отнюдь не собиралась позволить ему вытянуть у нее признание в том, что никаких далеко идущих планов у нее нет. Подобные практические соображения неделю назад, когда она поддалась его настойчивости, ей и в голову не приходили, а теперь ужас при мысли о том, что может принести будущее, вынудил ее об этом не думать. Ею овладела одна мысль: если он пообещает любить ребенка, то, может быть, есть вероятность, что он полюбит и мать?..
Глупая фантазия. Он может к ней привязаться, но, хотя вина и вожделение – крепчайшая смесь, любви они в сумме не составляют. Если бы Морган ее любил, то, откровенный во всем, так бы ей и сказал. Но в их отношениях отсутствовал жизненно важный ингредиент. Доверие. С его стороны оно было направлено не туда, она же умышленно не давала хода этому чувству. Как любовник он был волнующий, страстный, нежный, но Клодия и на миг не позволяла себе забыть, что много лет он был бесчеловечно честолюбивым, до невозможности придирчивым деспотом, пока не попытался стать мягким, полным сочувствия. Бесчеловечность, бездушие в его характере никогда не окажутся совсем уничтоженными: они слишком в нем укоренились и выйдут на поверхность, едва он почувствует, что ему перечат… или подводят его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55