– свирепо выпалила Клодия, а головная боль, утром выгнавшая ее из постели, возобновилась с удвоенной силой. – Вон из моего дома! И немедленно!
– Из вашего дома? – Снова появилась невеселая улыбка. – Насколько мне известно, дом этот принадлежит некоей финансовой компании в большей степени, нежели вам, а уплата взносов, должно быть, пробивает изрядную брешь в вашем пособии. Ведь вы теперь живете на пособие, не так ли, мисс Лосон? Безусловно, в течение последних нескольких месяцев вы не предприняли никаких попыток поступить куда-нибудь на работу. Вероятно, решили, что беременность – хороший повод не работать в обозримом будущем – теперь, когда правительство пересматривает отношение к мастакам поживиться за счет пособий. Как это отразилось бы на вашем пособии, если бы узнали, что вы на содержании у человека, который не скупится на подарки?
– Я не обманщица! – вспылила Клодия, поднимая острый подбородок, искорки в ее глазах гневно засверкали. Ей и так было стыдно, что она из-за тяжелой беременности не работает и поэтому приходится жить на то, что она считает милостыней. А то, что этим ее донимает и он, вдвойне унизительно. – Департамент социального обеспечения все знает про Марка! Так что не думайте, будто сможете меня шантажировать, если не удастся подкупить.
– Если? – тотчас придрался он к ее оговорке. – Так вы все же согласны обсудить некоторую сумму – достаточно крупную? – И назвал цифру, от которой у нее захватило дух. К сожалению, это уничтожило остатки ее самоконтроля.
Вся дальнейшая последовательность событий снова и снова проходила перед нею в ее истерзанном рассудке: то, как она обрушила на него всю мерзкую ругань, вгонявшую ее в краску, когда она слышала это от Криса, если он проигрывал гонки из-за чьей-либо нерадивости; то, как она толкала его, эту несдвигаемую глыбу, как она молотила кулаками его непоколебимую грудь; то, как он схватил ее за локоть, пытаясь унять ее истерику; то, как она вырвалась, поскользнулась, грохнулась на бок…
Еле помня себя, она лежала на потертом ковре, а он опустился рядом с нею на колени, и на его бледном, беспощадном, каменном лице прорезались первые трещины чувства, а синие глаза оледенели от потрясения, пока он шарил у нее выше бедра.
– Вы в порядке?
– Не трогайте! – Если дотронется, она взорвется. Страх, одолевавший ее после гибели Криса, затвердел и стал мучительной уверенностью, признать которую до того мгновенья мешал ей ужас. После непрестанной рвоты в первый месяц беременности она ждала, боялась, молилась и надеялась, что это никогда не случится – мгновенье расплаты за прошлые грехи. Но только не так. Пожалуйста, Боже, только не так… Она застонала.
– Мисс Лосон… Клодия, вам плохо? – Она услышала в его голосе ужас, выраженный им против своего желания, подавляемую тревогу.
– Уходите, оставьте меня в покое… – Волна боли пробежала по ее телу, раздергивая слова на отдельные слоги; она закрыла глаза и отвернулась от него и от всего жестокого мира.
– Не могу. Ведь вам может быть плохо. Это здесь? Это ваш ребенок? – Рука его, легко, словно перышко, скользнувшая по ее животу, заставила ее содрогнуться от боли, скорее душевной, чем физической. Она зарыдала. Морган вполголоса выругался, подвинулся и она почувствовала, как деликатно он поднимает полу ее платья. Глаза ее расширились, жалкий взвизг униженного протеста замер у нее на сухих губах, когда он мягко закрыл платьем ее согнутые ноги, пригнулся поближе, чтобы отвести влажные пряди с ее потного лба, и ободряюще прошептал:
– Крови нет, Клодия. Не плачьте, вы не одна. Я о вас позабочусь. Кто ваш врач?
О Господи, добрый он так же беспощаден, как и в ярости, хотя и презирает ее. В глазах у Клодии все поплыло, в костях возникла боль – и тогда-то она оставила всякую надежду.
– Сейчас меня вырвет… – процедила она сквозь стиснутые зубы.
И ее вырвало, жестоко, а после этого он нежно поднял ее на твердый диван, сел рядом, успокаивая, гладил ее трясущееся тело и в то же время сделал срочный вызов по радиотелефону, который вынул из внутреннего кармана.
Затем он отер ей лицо прохладной, влажной тряпицей и мягко с нею говорил, причем ему как будто было безразлично, что она его не слушает:
Клодия словно ослепла, вся ушла в себя, готовясь к боли – как она знала, неизбежной.
Поехал с нею в карете «Скорой помощи» и он, и по какой-то необъяснимой причине Клодия инстинктивно вцепилась ему в руку и выпустила лишь тогда, когда больничные служащие в конце концов убедили его, что его упорное нежелание уйти из смотровой только мешает ее лечению. Остаток дня и часть вечера выродились в кляксу боли и ужаса, и, придя в себя, она решила, что все это – какой-то не правдоподобный кошмар.
Клодия внимательно осмотрела прохладную белую палату, исследовала изнеможенную пустоту внутри себя и поняла, что все это реально. Слишком реально. Глаза щипало, она их зажмурила, а когда снова открыла, рядом с нею стоял доктор. Не молодой врач из травматологического, а консультант-гинеколог из родильного отделения больницы, где она лежала как особая пациентка.
Она равнодушно выслушала его добрые соболезнования, и глаза ее оставались сухими, когда она узнала, что потеряла сына. И лишь когда врач сел возле койки и стал спрашивать о том, что она делала последние несколько дней, она выказала некий проблеск эмоции.
– А скажите, Клодия, он последнее время много двигался?
Она теребила край простыни, закрывавшей грудь.
– А он был нормальный… то есть я хочу сказать… он не был?..
– Изуродован? Нет, Клодия. Но когда вас привезли, сердце его не билось… поэтому пришлось произвести кесарево сечение:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55