Двенадцати-тринадцатилетние бродяжки шатались по «Саунду», копируя в одежде и поведении взрослых наркоманов. Я говорила себе: «Ну, эта дурочка сядет на иглу, и эта сядет!» Я буквально выходила из себя при виде этих идиоток! Я их просто ненавидела! И мне как-то не приходила в голову мысль, что это я себя ненавидела, себя, а не их!
После нескольких героиновых уикендов я решила сделать двухнедельный перерыв. Это не составит мне никакого труда, думала я. Да, физически мне не стало хуже, - я практически ничего и не заметила. Но все говно снова вернулось ко мне, и эти домашние драмы и эта школа! Это было незадолго до пасхальных каникул семьдесят шестого года…
В первую субботу каникул я сидела на лестнице в «Саунде» и опять не знала, почему и зачем я там сижу. Две девушки спускались вниз по лестнице. Обоим было лет так по двенадцать, они носили бюстгальтеры, были жирно накрашены и подстрижены под шестнадцатилетних. Я тоже рассказывала всем, кто меня не очень хорошо знал, что мне шестнадцать - ну и гримировалась соответственно… Я испытывала отвращение к ним обоим, отвращение и презрение, но они меня заинтересовали, и я не выпускала их больше из виду.
По тому, как они рыскали по «Саунду», я сразу просекла, что они ищут знакомства.
Они хотели в компанию… Конечно - в героиновую компанию. Они уже знали Ричи, шеф-повара «Саунда». Он был единственным престарелым сотрудником «Саунда», ему было где-то около сорока. Он торчал от девушек такого возраста. Такой добрый и нежный дядя для всех бродяжек… Они стояли у бара и болтали с Ричи. Потом заметили, что я наблюдаю за ними, и мы переглянулись. Ну, просто так, потому что были одного возраста… Одна из них подошла ко мне. У неё было такое невинное ангельское личико. Её зовут Бабси, сказала она, и спросила, нет ли у меня колеса для неё.
Я медленно молвила: «Забей - молодая ты ещё. Это же вредно! Зачем тебе колесо?» Я наслаждалась своим преимуществом… Я хотела показать ей, что некрасиво подваливать к настоящим героинщикам, чтобы просто стрельнуть какое-то идиотское колесо. Она смотрела на меня, как на икону, широко открыв глаза, так, как ещё недавно и я смотрела на ребят, стоящих на ступеньку выше. Она сказала, что хочет угостить меня вишнёвым соком и скоро вернётся.
Когда Бабси ушла, ко мне подошла другая. Её звали Стелла. Она спросила, что Бабси от меня хотела. Я сказала: «Колесо». Стелла сказала: «Она тебе уже отдала деньги? Давай обратно! У меня пропало пять марок. Старуха их определенно свистнула!» В этом была вся Стелла… Такая, какой позже я должна была выдерживать её часами. Со временем Бабси и Стелла стали моими лучшими подругами. Мы действительно дружили. До тех пор, пока в газетах не появились статья о Бабси…
Тут как-раз подошла Бабси с вишнёвым соком. Ничего, кроме презрения, я к ней не испытывала, но как-то одновременно она была мне очень-очень симпатична. У неё было ангельское личико и наивное какое-то, несложное поведение. Мы стояли и болтали о том, о сём. Бабси и Стелла недавно со свистом вылетели из школы.
Прогуливали девочки, понимаю… Попали в компанию, в которой бешено садили - конечно, тут не до школы, понимаю… Домой сунуться они не могли, бомжевать им надоело, и теперь вот они хотели узнать что-нибудь покруче, чем их старая гашишная компания… Бабси было двенадцать лет, Стелле тринадцать.
На следующий день я пригласила Бабси к себе домой и подарила ей пару своих старых футболок и трусы - у неё почти ничего не было из одежды. Потом она заснула у меня в кровати, а я стала готовить… Бабси мне действительно нравилась. Да и со Стеллой мы тоже неплохо ладили. Они так напоминали мне меня саму, только на несколько месяцев моложе. В их окружении я чувствовала себя как-то приятней, чем с совершенно заколотыми игловыми… Девочки курили гашиш и закидывалась кислотой. Благодаря им я немного отошла от героинщиков. Только по субботам я немного нюхала. Все наши ребята смеялись, что я вожусь с подростками, но меня это не задевало…
У нас у троих было о чём поговорить. Дома были похожие проблемы. Отец Бабси покончил с собой, когда она была ещё совсем маленьким ребёнком. Мама её работала танцовщицей в Восточном Берлине и фотомоделью в Западном и поэтому скоро у Бабси появился отчим. Отчим был пианистом. На весь мир известным пианистом, как говорила Бабси. Она очень гордилась своим отчимом… Когда мы заходили в какой-нибудь музыкальный магазин, она первым делом бросалась к пластинкам отчима.
Пластинок действительно было немало. Но отчим не слишком-то заботился о приёмной дочери, и поэтому Бабси жила у бабушки с дедушкой. Жила как принцесса… Я бывала у неё несколько раз. Огромная комната, обставленная отличной мебелью, сумасшедший проигрыватель и масса пластинок. Все как надо! И просто горы шмотья… Но со своей бабушкой - настоящей фурией - она всё никак не уживалась, говорила, что с удовольствием жила бы у своей мамы. Короче, Бабси и знать ничего не хотела о своей роскошной бабушке с её роскошной комнатой и потому бомжевала.
У Стеллы была очень красивая мама. Стелла её очень любила. Отец Стеллы погиб на пожаре. Когда это случилось, ей было десять. С тех пор её маме приходилось самой двигаться по жизни, времени на дочь у неё не хватало. Кроме того, она много пила. У Стеллы в то время был настоящий заскок. Она влюбилась в Мохамеда Али, восторгалась его силой. Я думаю, он был в её фантазиях и отцом и возлюбленным одновременно…
Мы трое шли-катились по одной дорожке. Ещё в первый день, когда я их увидела, мне было ясно, что девочки закончат героином, но пришла в ужас, когда однажды Стелла действительно попросила у меня порошок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100