Смеется?
О женщинах и своих удачливых любовных похождениях рассказывал мне и Гоха Мычев. "Знаешь хлебную лавку за углом на Почтовой? Вчерась вошел взять рассыпную папироску – продавщица глазки сделала. Только захоти я – пойдет. У меня, брат, ни одна не сорвется". При этом Гоха вынимал из кармана штанов обломок расчески, старательно взбивал сальные, обсыпанные перхотью волосы. Я сразу вспоминал о своей стриженой голове, завистливо вздыхал, но с показным равнодушием кривил губы. Что мне оставалось?
– Ты еще не понимаешь, что такое с девчонками крутить, – сказал он свысока. – Вот подрастешь, раскумекаешь!
– Подумаешь! – восклицал я уязвленно. – Вздыхать около юбки.
– Любовь – это, брат, о-го-го! – Гоха принимал таинственный вид. – Похлеще даже, чем получить в обед две порции блинчиков с мясом.
У него была собственная колода старых, разбухших от грязи карт. Гоха часто гадал себе, при этом его прыщавое лицо становилось сосредоточенным, брови двигались.
– Кто же эта крестовая дама возле меня? – говорил он, шлепая картами. Может, почтарка Лизута? Она вроде бубновой масти. Стоп, стоп: а не новенькая ли, что недавно в профшколу к нам перевелась? Она, лопни глаза, она! Приударить?
Я тихонько, завистливо вздыхал. Одного не понимал: почему Гоха превратился в парня, а я остался пацаном?
– Ты когда вымахал-то? – с заискивающим любопытством спросил я.
– Думаешь, знаю? Таким же шпендриком был, как и ты, про себя порешил: "Мало жрем". Однова иду по улице – и вдруг дамочка. Фасон а-ля-ля, каблучками чок-чок. "Молодой человек, как пройтить к техникологическому институту?" Меня аж в краску: "Это я молодой человек?" Объяснил по-вежливому, а сам оглядаюсь позорчей. И что бы ты думал? Кто ни пройдет мимо: девчонка, а то и мужик – мне по ухи. Вот тогда и заметил, что вымахал.
Ша! Это идея! Может, и я не замечаю, как расту? Правда, молодым человеком меня пока никто не называл, но что из этого? Я решил мериться по дверному косяку в нашей палате. Оставшись один, встал вплотную, вытянул шею так, что позвонок хрустнул. Сделал отметку. Через неделю снова примерился: стал еще меньше.
Горе мое, лыком подпоясанное! Ведь и я, как и Гоха, давно томился мечтами о барышнях. Да разве хорошенькие польстятся на «шпендрика»? И все-таки я стал присматривать, в кого бы мне влюбиться.
Старшие детдомовские девчонки были для меня недосягаемы, стриженная "под мальчишку" мелюзга меня самого не интересовала. Обе наши уборщицы носили круглые животы и припухшие, зацелованные губы женщин, счастливых своей брачной любовью. Оставалась одна кухарка Махора – вдова лет под сорок, с большими грудями, которая свободно ворочала огромный котел на кухонной плите. От раскаленной плиты широкое в рябинах лицо Махоры всегда было осыпано потом, на мощных икрах цвели нежно-розовые подвязки, и говорила она так зычно, словно играла на трубе.
Перво-наперво я решил обработать себе голову под «шик-модерн». Из всех воспитанников бритва имелась только у Евликова. Хранил он ее в сундучке, завернутую в испревший носовой платок, и в ответ на мой вопрос наморщил лоб:
– Дать-то не жалко, – проговорил Федька, словно раздумывая. – Да ведь о твою башку не то что бритва – косырь затупится. Потом за цельный день не наведешь: а чем мне усы снимать?
Пришлось мне прибегнуть к услугам местной парикмахерской и просить Гоху Мычева. У того и глазки заблестели.
– Об чем толковать? Сработаем. За кем стрелять собрался?
Я ответил, что ни за кем. Гоха сплюнул и сказал, что, конечно, мое дело признаться или не признаться, но раз я такая жила, то дружба между нами пополам и пусть меня бреет соседский козел. Я ему повторил, что ни за кем не собираюсь ухлестывать, но если он даст слово молчать, то могу сообщить по секрету: мою любовь он не раз видал на кухне у плиты.
Гоха вполне одобрил мой выбор,
– Бабы, которые состоят в своем возрасте, – сказал он авторитетно, – они уважают молодых. Это им и языком не чеши о разных сплетнях, только подай парня и чтобы он был в соку.
Я не знал, в соку я или не в соку, но выбирать больше было не из кого.
– Махора, она, брат, только с тигрой не гуляла, – добавил Гоха и опять сплюнул. – Она вполне может и с тобой пойти. Сумеешь уговорить? Рука у ей тяжелая: даст по затылку – язык отымется. Желаешь, погадаю на нее?
– Не таких обламывал, – сказал я важно и загадочно. – Гадай. Какой Махора масти?
– Червонная. Дама червонная, это которая замужем иль вдова… словом, в аккурат подходит. Гля, гля! Девятка возле Махоры легла и рядом ты – король бубновый. Свиданка, значит, будет. Скажи, как здорово: ну выгорит твое дело. Действуй смелей.
В мыслях я был смел с Махорой; не сробеть бы в решительный момент. Проклятая застенчивость – она часто подводила меня в жизни. Но мне очень хотелось доказать великовозрастникам, что я парень-гвоздь, – может, они тогда примут меня в свою палату и замолвят словечко перед заведующим, чтобы разрешил отпустить чуб: он у меня пышный, кудрявый.
Дом у нас был двухэтажный: у нижней входной двери в коридоре давно зияло выбитое окно. Гоха Мычев тихонько выдавил остатки стекла и принес в палату. Меня посадили на стул, накрыли плечи моей собственной простыней. Гоха куском мраморно-черного стирального мыла, раздобытого в умывальнике, намусолил мне голову, стараясь взбить пену. Затем отобрал из стекол те, которые откололись не прямо, а наискось и имели длинный лезвиеобразный срез. Такие осколки были очень остры, и Гоха ловко начал брить ими мою голову.
– Больно?
– Совсем не чую.
Не я первый проходил через детдомовскую парикмахерскую. Безденежные пацаны, жаждавшие «шик-модерн», подвергались точно такой обработке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67