Замначальника цеха сидел очень солидный; бугристоголовый жевал, помогая себе ушами; свидетель улыбался мультипликационной акулой; свидетельница стреляла глазами; носатый корчевал очередную бутылку…
– Дорогие дети! – Невеста и Тузов встали. – От всего материнского сердца желаю вам счастья. Дай вам Бог совет да любовь! Живите тепло и богато, не обижайте друг друга, чтобы детки ваши были здоровыми и чтобы мир был в семье… – Вдруг резкое, сухое лицо ее задрожало, ослабло – и как будто еще больше усилилось (тяжело, неприятно было смотреть) ее косоглазие. – Мне уж ничего в этой жизни не надо… только бы Мариночка была счастлива… берегла, ростила ее… – мать невесты запнулась и, уродливо исказившись брызнувшим слезами лицом, громко, с подвываниями, не пряча лица зарыдала…
Сидевший рядом свидетель встал, продолжая улыбаться, и – как будто приглашая гостей посмотреть и принять участие – повернулся к ней и радушно развел руками. Невеста вскочила и, сильно задевши Тузова – закрутившего в замешательстве головою, – бросилась к матери… Стол зашумел.
– Мань, ну ты чего…
– Завыла…
– Бабье дело такое… Ну – давай, Сань.
– …скажу тебе, Дусь, дочку жальче, чем сына.
– Это у тебя сынов просто нету.
– Да ты что говоришь-то, Дусь? Гришу в сорок третьем убили…
– Ох, прости, я и забыла, старая…
– …сама-то рада, поди. С рук долой…
– Отец-то у его кто?
– Что ты! Помощник у министра, говорят…
– На радостях плачет.
Мать невесты сидела, вытираясь бумажной салфеткой. На салфетке расплывались багровые пятна.
– Хозяйка – гриб! Гриб кончился!
– Да тут много чего кончилось… Икра вон кончилась – чего ж ты не кричишь?
– Икра – хрен с ней, а без гриба никуда.
– О, гляди, Витька встает!
– Ну-ка, Витек, скажи им пару ласковых! А то первопричина, дуалектика…
Поднялся носатый. Даром эти два часа для него не прошли: он был цвета давленой черной смородины…
– Таксист, – прошептала Пышка соседке, – в Химках работает. В прошлом году попросила его телевизор из центра привезть…
– Привез?
– Какое там! Плати, говорит, два конца… Жила! – Пышка понизила голос: – Жена от него гуляет. Вон, рядом сидит, видишь? С башней на голове. Шиньён подложила, а всем говорит – свои. Своих там на челку не наберется…
– А почему гуляет? – наивно спросила соседка.
– Почему, почему… Слаб, говорят.
Носатый откашлялся, дергаясь как будто подсвеченной изнутри головой. Стакан он держал возле самого рта, время от времени (видимо, проверяя, есть ли там водка, а проверив, тут же забывая об этом) в него заглядывая.
– Па-апрошу всех… н-налить!
Славик налил – по четвертушке мне и себе.
– Ты бы поменьше пил, – сухо сказала Зоя.
– Да нет, еще ничего, – сказал я.
– Хочешь напиться?
От неожиданной резкости ее голоса я в первый момент растерялся. Славик кашлянул и отворотился к Лике.
– Я никогда не напиваюсь.
Зоя, не ответив, пожала плечами. Все было очень плохо. Я старался не думать об этом. Водка мне помогала.
– Др-рузья!… – перегоревшим голосом хрипнул носатый. – Все мы сегодня здесь… и кого здесь нету, – мы все – поздравляем молодых!! Марина и-и-и…
– Леша…
– …и Леха! У вас н-нолито? Должно быть нолито! У всех нолито?!
– Нолито, нолито! – весело закричала невеста и напоказ подняла два бокала. Я увидел, что Тузов уже слегка присовел.
– Значитца, пьем вот за что! – загремел носатый, вдруг обретая прежнюю силу. – Чтобы все хорошее, что я хочу пожелать молодым, плавало в ихнем бокале! От так! Вмах – и до дна!…
Носатый хватил свои четверть стакана – рывком запрокинувшись так, что чуть не потерял равновесия (забалансировал животом), – и, постояв, оглушенный, с минуту, – тяжко осел на стул…
– Жениху да невесте сто лет да вместе!
– За сто лет, я чай, сам себе обрыднешь…
– Дотянись до огурчика, Кать…
– Гринь, а Гринь! Ты чего? Не пошла?…
– Хрену, хрену ему под нос!
– Что-то жених заскучал…
– Жена, баб Дусь, два раза в жизни милой бывает: когда в дом введут, да когда вон понесут.
– Мели, Емеля…
– Танцы-то скоро будут? Надоело уже…
– Жисть наша, Лизавета Петровна, известно какая: водка, водка и молодка… Х-ха! Шютка.
– Страшный вы человек, Николай Михалыч!
– …мне говорит: с Петькой больше не ходи, а то плохо будет. Вообще, а?!
– У Афанасья дом был, где сейчас прачешная. Потом – Сапрыкиных, потом Евсеевых, а потом уже наш. Аккурат, где нынче второй подъезд…
– …в армию в этом году пойдет. Может, вправют мозги.
– Еще как повезет. Клавкин вон совсем дураком пришел.
– Ну чо, Гринь? Провалилось?
– …сразу же под юбку полез. Представляешь?
– Ну, а ты чего?
– Да я-то ничего… но нельзя же вот так, сразу!
– …шурин из-под Рязани приехал. Я вечером с работы пришел, захожу в сортир – а там вонь!., аж глаза ест. А он, оказывается, это… подотретси – и грязную бумажку обратно в мешок сует. Во, Рязань косопузая!…
– Да Маслу еще три года сидеть.
– …родился четыре восемьсот.
– Ну?!
– Еле вылез!
– …мой вернулся с войны, поковырялся годика два – и помер. Что-то внутри у него сломалось…
– Свекровь-то сидит… как аршин проглотила.
– И отец не пьет. Смотри, смотри – рюмку недопил.
– Антиллигенция. Требуют…
– Дав-вай наливай – трезвею!…
– Где еще водка?
– Гри-ня!
– Лизавета Петровна, вам налить?
– Смотри, без козырьков пошла…
– Хватит, хватит…
– Колбасу-то смели!
– В большой семье клювом не щелкают…
– Анатолий, все!
– Ой, что-то горчит…
– Ой, горько!…
– Хорь-ка!
– Р-р-родителям горько!!!
Хотя выпито уже было много, мне стало не по себе. Мать и отец Тузова, кажется, впервые за этот вечер утратили власть над собой:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43