Никакой милиции: кукуевские пришли, извинились и поставили покровским ящик портвейна. Я не знаю, отчего это так – не среди молодых, где игра самолюбий, а в целом народе; может быть, оттого, что огромная часть нашего населения прошла и проходит через тюрьму – и практически в каждой семье есть близкий ли, дальний ли родственник, который сидел – и который знает и помнит (забыть такое нельзя), что такое милиция во время следствия и внутренние войска в лагерях… Вызывать милицию из-за того, что молодежи захотелось почесать кулаки?! Да! – независимо от всего этого, и может быть главное, вспомнил я (в который раз уже забывал): мать невесты не знает, что Тузов собрался бежать, и во всяком случае полагает его в безопасности… Действительно: если он сидит дома – зачем вызывать милицию?!
«…» – сказал я про себя. Вслух я устало сказал:
– Ладно.
– А где Леша? – спросила, видимо успокоившись (непривычно было видеть на ее по-обезьяньи подвижном лице огромное, расслабившее его облегчение), мать невесты. – Пора бы уж помириться.
– Леша в ванной, – внушительно, с расстановкой сказал я. – Со своим другом. Пока его трогать не надо.
– Ну ладно, – легко согласилась мать невесты и пошла в свою комнату. Я же направился в гостиную – проведать Зою и Лику… За столом мало что изменилось, гости висели гроздьями – видно, все жили неподалеку, им некуда было спешить. Болезненно ярко светила люстра; оконные стекла были как будто залиты черным пековым лаком. Краснолицые что-то нестройно – на непонятный мотив – заспивали. Пети с соседкой не было – ни за столом, ни в подъезде. Анатолий спал, уже уронивши размякшую голову на руки; его жена о чем-то с достоинством говорила с женой замначальника цеха (тот примкнул к краснолицым). Капитолина Сергеевна пила чай. Пышка с подругой от скуки запили водку. Старушки отдыхали, отвалившись на спинки стульев и невидяще-ласково глядя перед собой. Никому до нас не было дела, все были свои, все сидели, наслаждаясь сытостью тела и пьяной зыбью в мозгу, – а нас внизу ждала злобная стая, готовая бить… Я вспомнил: изрубили горлышками бутылок.
Зоя и Лика порывисто подались ко мне.
– Ну, что?!
– Да… пока ничего, – сказал я, в последнюю секунду смягчая голос – чтобы не волновать понапрасну. – Чтонибудь придумаем.
– Что придумывать?! – вдруг шепотом взорвалась Зоя, леденея лицом. У меня болью откликнулось сердце. – Половина одиннадцатого! Мне надо домой!
– Ну подожди еще немного…
– Что мы, из-за этого дурака всю ночь здесь сидеть будем?!
– Всю ночь не будем, – сухо отрезал я, заражаясь ее враждебностью.
– Хорошо, – жестко сказала Зоя – и, щелкнув сумкой, достала пудреницу. – Я ухожу одна.
– Не валяй дурака, – с тихой яростью сказал я. – Я тебя не пущу. Ночь на дворе.
– Посмотрим.
Я шумно выдохнул воздух – овладевая собой.
– Зоя, – осторожно сказала Лика, – ну посидим еще полчаса.
– Если через пятнадцать минут, – отчеканила Зоя, не обращая на Лику никакого внимания, – вы не выведете этого придурка на улицу, я ухожу.
Я поднялся и вышел вон, с усилием не хлопнув дверью. Тузов и Славик сидели бок о бок на краешке ванны. Вид у Тузова был совершенно измученный; думаю, спасала его только водка: если бы он был трезв, то с ним – после всего происшедшего и при его хрупкой душевной организации – наверное, случилась бы нервная горячка (с другой стороны, будь он трезв – не исключено, что, узнав об аборте невесты, он просто послал бы ее подальше и тут же уехал, а не бросался на нее и свидетеля с кулаками…); но даже водка, казалось, быстро сгорала в пламени постигшей его катастрофы, а наливать ему снова и снова было нельзя: тело могло не выдержать, а он должен был прочно стоять на ногах… На мгновенье из моего подсознания змеею скользнула мысль: выпить с Тузовым еще несколько раз по четвертушке стакана – и он уже никуда не сможет уйти…
– Ну что? – спросил Славик. На лице его было написано выражение усталой покорности.
– Ничего хорошего! – отрубил я; неожиданно всплывший перед внутренним взором холодный, чужой, неприязненный Зоин взгляд как будто ударил меня по лицу – и я жестко, в упор посмотрел на Тузова: – …Алексей, ночуй здесь. Тебе надо остаться.
Тузов вдруг сжался – как еж, которого ткнули палкой.
– Там стоит это кодло, человек десять, – хмуро сказал я. – Стоит, пьет и никуда уходить не собирается… у них там пол-ящика водки. По-моему, тебе надо остаться переночевать.
Тузов молчал, глядя пустыми глазами на мозаику кафеля.
– С нами еще девчонки, – выдавил я. – Поздно уже…
– Хорошо, – сказал безжизненно-твердо Тузов. – Тогда я пойду один.
– Пуф-ф-ф… Сядь.
Мозг мой уже надрывался в поисках выхода – еще и потому, что в поисках этих моя мысль угнетающе однообразно металась назад и вперед по единственному видимому мне коридору и, обессилевая, раз за разом билась попеременно о два тупика: один наверху – дверь в квартиру, второй внизу – эфемерно стерегущая волчью стаю подъездная дверь… Ясно было, что Тузова одного отпускать нельзя. Придется идти вместе с ним. Толпа уже сильно пьяная, и разобраться на словах не удастся… я знаю, как это бывает: минуты две или три еще можно будет поговорить: «мужики, да вы чего… мужики, да здесь все свои… ну, погорячился он, мужики…», – потом ктонибудь пьянее других что-нибудь крикнет – или просто молча (вдруг проклюнется злобой в пьяном мозгу, что месяц назад потерял в Москве кошелек) ударит – и понеслось… Ногами. Я не смог удержать трусливую мысль: в этом случае, загоревшись, конечно, положат нас всех троих – даже если сначала бить меня и Славика не собирались… В прошлом году я видел в соседнем дворе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43