-- Если вас
после отсидки обратно на службу не примут,-- не знаю, скоро ли
вы найдете другое место, потому что повсюду, даже если бы вы
захотели служить у живодера, от вас потребуют свидетельство о
благонравном поведении. Да, это удовольствие вам дорого
обойдется... А у вашей супруги с детками есть на что жить, пока
вы будете сидеть? Или же ей придется побираться Христа ради, а
деток научить разным мошенничествам?
В ответ послышались рыдания:
-- Бедные мои детки! Бедная моя жена!
Кающийся грешник встал и заговорил о своих детях:
-- У меня их пятеро, самому старшему двенадцать лет, он в
скаутах, пьет только воду и мог бы служить примером своему
отцу, с которым, право же, подобный казус случился в первый раз
в жизни.
-- Он скаут? -- воскликнул Швейк.-- Люблю слушать про
скаутов! Однажды в Мыловарах под Зливой, в районе Глубокой,
округ Чешских Будейовиц, как раз когда наш Девяносто первый
полк был там на учении, окрестные крестьяне устроили облаву на
скаутов, которых очень много развелось в крестьянском лесу.
Поймали они трех. И представьте себе, самый маленький из них,
когда его взяли, так отчаянно визжал и плакал, что мы, бывалые
солдаты, не могли без жалости на него смотреть, не выдержали...
и отошли в сторону. Пока их связывали, эти три скаута искусали
восемь крестьян. Потом под розгами старосты они признались, что
Во всей округе нет ни одного луга, которого бы они не измяли,
греясь на солнце. Да, кстати, они признались еще и в том, что у
Ражиц перед самой жатвой сгорела совершенно случайно полоса
ржи, когда они жарили там на вертеле серну, к которой с ножом
подкрались в крестьянском лесу. Потом в их логовище в лесу
нашли больше пятидесяти кило обглоданных костей от всякой
домашней птицы и лесных зверей, огромное количество вишневых
косточек, пропасть огрызков незрелых яблок и много всякого
другого добра.
Но несчастный отец скаута все-таки не мог успокоиться.
-- Что я наделал! -- причитал он.-- Погубил свою
репутацию!
-- Это уж как пить дать,-- подтвердил Швейк со
свойственной ему откровенностью.-- После того, что случилось,
ваша репутация погублена на всю жизнь. Ведь если об этой
истории напечатают в газетах, то кое-что к ней прибавят и ваши
знакомые. Это уже в порядке вещей, лучше не обращайте внимания.
Людей с подмоченной репутацией на свете, пожалуй, раз в десять
больше, чем с незапятнанной. Это сущая ерунда.
В коридоре раздались грузные шаги, в замке загремел ключ,
дверь отворилась, и полицейский вызвал Швейка.
-- Простите,-- рыцарски напомнил Швейк.-- Я здесь только с
двенадцати часов дня, а этот господин с шести утра. Я особенно
не тороплюсь.
Вместо ответа сильная рука выволокла его в коридор, и
дежурный молча повел Швейка по лестницам на второй этаж.
В комнате за столом сидел бравый толстый полицейский
комиссар. Он обратился к Швейку:
-- Так вы, значит, и есть Швейк? Как вы сюда попали?
-- Самым простым манером,-- ответил Швейк.-- Я пришел сюда
в сопровождении полицейского, потому как мне не понравилось,
что из сумасшедшего дома меня выкинули без обеда. Я им не
уличная девка.
-- Знаете что, Швейк,-- примирительно сказал комиссар,--
зачем нам с вами ссориться здесь, на Сальмовой улице? Не лучше
ли будет, если мы вас направим в полицейское управление?
-- Вы, как говорится, являетесь господином положения,-- с
удовлетворением ответил Швейк.-- А пройтись вечерком в
полицейское управление -- совсем не дурно-- это будет
небольшая, но очень приятная прогулка.
-- Очень рад, что мы с вами так легко договорились,--
весело заключил полицейский комиссар.-- Договориться-- самое
разлюбезное дело. Не правда ли, Швейк?
-- Я тоже всегда очень охотно советуюсь с другими,--
ответил Швейк.-- Поверьте, господин комиссар, я никогда не
забуду вашей доброты.
Учтиво поклонившись, Швейк спустился с полицейским вниз, в
караульное помещение, и через четверть часа его уже можно было
видеть на углу Ечной улицы и Карловой площади в сопровождении
полицейского, который нес под мышкой объемистую книгу с
немецкой надписью: "Arestantenbuch"/Книга записи арестованных
(нем.)/.
На углу Спаленой улицы Швейк и его конвоир натолкнулись на
толпу людей, теснившихся перед объявлением.
-- Это манифест государя императора об объявлении войны,--
сказал Швейку конвоир.
-- Я это предсказывал,-- бросил Швейк.-- А в сумасшедшем
доме об этом еще ничего не знают, хотя им-то, собственно, это
должно быть известно из первоисточника.
-- Что вы хотите этим сказать? -- спросил полицейский.
-- Ведь там много господ офицеров,-- объяснил Швейк.
Когда они подошли к другой кучке, тоже толпившейся перед
манифестом, Швейк крикнул:
-- Да здравствует император Франц-Иосиф! Мы победим!
Кто-то в этой восторженной толпе одним ударом нахлобучил
ему на уши котелок, и в таком виде на глазах у сбежавшегося
народа бравый солдат Швейк вторично проследовал в ворота
полицейского управления.
-- Эту войну мы безусловно выиграем, еще раз повторяю,
господа! -- С этими словами Швейк расстался с провожавшей его
толпой.
В далекие, далекие времена в Европу долетело правдивое
изречение о том, что завтрашний день разрушит даже планы
нынешнего дня.
Глава VI. ПРОРВАВ ЗАКОЛДОВАННЫЙ КРУГ, ШВЕЙК ОПЯТЬ ОЧУТИЛСЯ ДОМА
От стен полицейского управления веяло духом чуждой народу
власти. Эта власть вела слежку за тем, насколько восторженно
отнеслось население к объявлению войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39