Трупы увезли и похоронили. Население мало-помалу возвращается из своих убежищ в глубине страны. Тут и там начинают запоздало осеннюю пахоту.
Ян с Эвой сажают картошку. Участок большой, работа тяжелая и идет в хмуром молчании.
Ян. А-а, пропади все пропадом! Бессмысленное занятие, ей-богу. Если хочешь, продолжай, а с меня хватит.
Эва, закусив губу, продолжает работу. Ян наблюдает за ней. Он просто кипит от злости.
Ян. Мученицу из себя корчишь. Ишь, надрывается, ханжа несчастная. А сама, черт подери, все это ненавидит!
Эва не отвечает, только спина у нее напрягается.
Ян. Странное дело. Пока шла война, у нас были вполне сносные отношения. А теперь, когда худшее позади, даже не глядим друг на друга. Уму непостижимо! Десять часов, пойду послушаю новости.
Эва. Вот и сиди со своим приемником. Оно и лучше, глаза мне мозолить не будешь.
Ян. Якоби дал нам приемник, чтобы мы слушали новости. Сказал, это очень важно.
Эва. Раз важно, так нечего торчать здесь и молоть языком.
Ян. Третьего дня, когда Якоби был тут, ты сама говорила, что с ним выгодно поддерживать дружеские отношения.
Эва. Ничего подобного я не говорила.
Ян. Еще как говорила. Только наклюкалась до чертиков, вот память и отшибло, не помнишь, что болтала.
Все так же кипя от злости, Ян принимается помогать Эве. Оба молчат, насквозь промокшие под мелким ледяным дождем.
Эва. Скажу Якоби, пусть больше к нам не ходит. Я видела Филипа, он говорит, случись что, нам несдобровать.
Ян. Не хватало только, чтобы Филип указывал, кого нам принимать у себя в доме!
Эва. Якоби ходит сюда, приносит подарки. Каждый вечер сидит у нас допоздна и пьет горькую.
Ян. Он всегда относился к нам по-хорошему. И незачем слушать все эти сплетни. Мы знать ничего не знаем.
Эва. Но как бы там ни было, зря ты перед ним так заискиваешь.
Ян. А сама-то?
Эва. Я не заискиваю.
Ян. Еще как заискиваешь. Бегаешь перед ним на задних лапках, подлизываешься.
Эва. Попробуй только повтори, что я подлизываюсь, я тебе так врежу!
Ян. Подлизываешься, подлизываешься!
Вне себя от ярости Эва смотрит на мужа. Потом на ее лице появляется гримаса отвращения. Щека у нее в земле, тяжелые мокрые волосы липнут ко лбу.
Эва. Лишь бы наступил мир, тогда мы сразу же разойдемся. Чертовски будет здорово отделаться от тебя и твоей дурацкой ребячливости. Жизнь-то не у тебя одного изломана. Есть, между прочим, и другие люди. Нечего стоять тут и хихикать. Тоже мне, уникум выискался!
Со всей силы ударив его кулаком, она падает на землю. Плачет. Ян усаживается на тачку с картофельными мешками. В лесу вечереет. Чайки, словно маленькие неуклюжие привидения, бродят по участку.
Ян. Я так больше не могу. Это же полнейшая бессмыслица, и мы оба это знаем. Прости меня.
Эва (со злостью). Очень ты скор просить прощения. Это всерьез или так, для красного словца?
Ян. Мы уже сказали друг другу все, что можно, и даже сверх того. Давай помиримся.
Эва. Ладно.
Она встает, рукой смахивает с одежды землю. Ян неловко ей помогает. Она берет лицо мужа в свои грязные ладони, наклоняется к нему.
Темно, жужжит керосиновая лампа. (Керосин вновь появился в продаже.) Играет транзистор, супруги Русенберг готовятся ко сну. Неожиданно старая такса тявкает. И тотчас слышится шум автомобиля, а затем стук в дверь. Эва идет вниз, открывает.
В темноте у крыльца стоит Якоби. Он без шапки, в штатском костюме и блестящем черном дождевике. Башмаки перемазаны глиной, будто он долго гулял по раскисшим проселкам.
Под мышкой у него газетный сверток.
Чуть поодаль на дороге большой черный лимузин. За рулем человек в военной форме.
Якоби. Извините за столь позднее вторжение. Ездил за город проветриться и вообще-то собирался прямо домой. Но заметил у вас свет и подумал: дай-ка загляну на огонек. Если не помешаю, конечно. Может, вы уже спать ложились?
Эва. Просто сидели, слушали симфонию Малера.
Якоби. В грязных башмаках я в дом не пойду. У Яна наверняка найдутся лишние тапки. А башмаки поставь, если не трудно, к огню. Промокли насквозь.
Следом за Эвой он идет на кухню. Она зажигает керосиновую лампу, берет его башмаки, ставит к огню. Якоби садится возле кухонного стола, наклонясь вперед и положив на клеенку свои большие руки.
Эва. Если не возражаете, посидим здесь, на кухне. В других комнатах очено холодно.
Якоби (кричит). Ян Русенберг! Ты где запропал, черт побери? Гости пришли.
Ян спускается вниз, сердечно здоровается, спрашивает, как дела.
Якоби. Паршиво. Только что получил письмо от жены. Она в Швейцарии.
Ян. Надеюсь, все в порядке?
Якоби. А как же?! Само собой. Просто великолепно. На полгода у нас мир. Повсеместно прекращение огня, и обе стороны... Да вы и сами знаете, у вас же есть радио.
Эва. Ян имел в виду твою жену. У нее все в порядке?
Якоби. Я тут выпивку захватил. Бутылочку Ренонуар. Ну как? Рюмки найдутся? Эва, лапочка, ты день ото дня хорошеешь. Бросай своего трусливого зайца и переходи ко мне! Я намного лучше, правда-правда. Во всех отношениях. А ведь я определенно захмелел. Да так и должно быть. Перед отъездом дернул полбутылки виски. Знаешь, Эва, вначале мне это было раз плюнуть. А теперь нет. Знаешь, по-моему, все дело в запахе. Люди от страха сильно потеют и бывают просто мокрые, когда наши парни их раздевают. Вонища.
Эва. Вы применяете пытки?
Молчание. Ян не отрывает взгляда от жены. Якоби, подняв голову, смотрит на рюмку, которую крутит в пальцах.
Якоби. Ян, у меня есть для тебя подарок. Чертовски роскошный, но он твой. Сам я получил его по наследству от дяди. Это - первое издание Ми-бемоль-мажорного трио Дворжака.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16