Ему бы поесть, все сделать, а я беги голодная, полдевятого, только-только не опоздать…– Во-первых, пятнадцать минут девятого; во-вторых, почему я, почему не ты должна готовить?…– Как тебе не стыдно! «Мужчина». Еще пожалуйся на свою жизнь: великий артист, скверная жена, ты мне все – и деньги в дом, и детей готовишь! Кормилец вообще, поилец! Спасибо.– На, не рычи; что кидать: колбасу с яичницей или котлету? Масло шипит точно как ты, в один голос…– Не надо, не надо, я сама уж. Кто на таком огне греет? Сколько раз говорила: яйцо на холодное масло разбивают. Невкусно же так. Ладно, уймись, спасибо.– Я тебе сыр нарезал. Чай наливать? Лимон будешь?– Спасибо, Ленечка, успеваю. Не надо лимон, у меня изжога. Целует еще! Не хочу в губы, ты зубы не чистил.– Здравствуйте! Ну-ка, немедленно, Афродита Тамаровна! Обнимка – ап! Поцелуй – ап…Две минуты необъективной, но взаимной нежности в кухне, между остывающим чаем и тарелками из-под еды, на которые горячо струится вода в раковине.– В холодильнике пусто; учти, у меня после работы – зачет, я дома буду к ночи. И что завтра на обед ребятам?– Да я в магазин бегу, успокойся.– Леенька! Вот это человек! Сама целую. Ап. Вот это да.– Правда, мужчина?– Вот это мужчина!Семья мирно-поспешно переодевается, кровати застилаются. На улице – грохот стройки и крик старушки Демьяновны: «Клавдия Степановна, вы дома? Клавдия Степановна, вы дома? А, Клавдия Степановна! Доброе утро. Вы дома – я к вам».Восемь часов тридцать восемь минут.– Фу, опять впритык. Ну, жизнь! Может, вместе выйдем? Лень? Хоть до метро?– Три минуты семьи? Глядеть не могу на эти штучки. О чем твои химики думают? Влепили бы выговор, понизили до младшего инженера.– Понизят, понизят. Ты попроси – они понизят. Меня вообще из милости держат. Пока ты – великий артист и Арсеньев ходит к тебе на спектакли… А уйдет в Академию… Я готова! Не тяни. И банку достань – для сметаны. Тетя Лиза обещала борщ сделать.– Я не обещала – первый раз слышу! С добрым утром!На пороге другой комнаты – улыбка тети Лизы-Джоконды, 75-й год жизни и готовность наконец поговорить с племянницей и зятем. Не тут-то было. Молодые хором грохнули: «Доброе утро, теть Лиз!», и с вешалки слетел воздушный шар, возмущенный стуком двери. Тетя Лиза, не расставаясь с улыбкой, заявила: «Девочка готовила шарик для садика, девочке велели принести, она его готовила, и никто, никто девочке не напомнил! Безобразие». После такого монолога шарик перешел в большую комнату, где занял вчерашнее место между медвежонком без лапы (черный цвет, подарок бабушки) и жирафом без уха (апельсиновый цвет, изделие из толстого стекла, подарок папы маме к третьей годовщине свадьбы). Старушка обошла комнаты, что-то поправила, открыла форточки, сказала себе: «Никогда не успевают, нельзя на полчаса раньше встать, вечно спешка, безобразие, пойду кофе пить», – и подошла к телефону, ибо он зазвонил.– Слушаю! Доброе утро… Нет, он только что ушел… Думаю, через час, в одиннадцать в театре репетиция… Не думаю… Лучше перезвоните через час… Хорошо, обязательно. Я всегда передаю, когда называют имена. Гулякин? Ах, Гурари! Передам. Всего хорошего.Восемь часов сорок пять минут. Расставание у порога метрополитена. До этой минуты от дверей дома шел диспут о летнем отдыхе. Тамара утверждала, что мама прекрасно справится с внучками и место хорошее, Украина, а в августе они по дороге из Москвы в Крым захватят обеих дочек. Леонид предлагал на этот раз школьницу направить в лагерь – и дисциплина там, и развлечения, и сверстники, а уж потом соединить всех в августе в Крыму.– Ладно, – отпарировала Тамара, – с тобой бесполезно, ты упрешься – и ничего! Твой лагерь противопоказан Ленке: она медлительна, ранима, ее в два счета обидят и затрут такие вот Тони Валяевы! Я бегу, я опоздаю. Не забудь сметану. Тетя Лиза борщ обещала. Напомни ей, кстати, про борщ.– Целую, подруга. Завтра поговорим. Совсем забалуете девку. Да, что-то она сегодня про Тоню Валяеву…Мать резко задержалась:– Что? Опять с Олей? Ну что?– Да, говорит, они поссорились с Олей.– Дай-то бог. Эх, кабы эту Олю в чувство привести. Ты видал, как Ленка ее любит? Знает, что предательница, знает все ее фокусы с этой Тонькой – и все равно… Ой, пропала!И, взаимно чмокнувшись, они расстались. Милиционер на перекрестке проспекта Мира и Безбожного переулка громко засвистел. Дружно рванулся поток машин; одни к Выставке, к Рижскому вокзалу, а другие к центру и к Садовому кольцу. Леонид быстро шагал к гастроному. Часы у аптеки на той стороне показали без десяти девять. Тамара схлопочет выговор, это точно. Перейдя трамвайный путь, он машинально задержался глазами на чьих-то изумленных лицах, очнулся, отвел взгляд и вбежал в магазин. Все-таки успел услышать голоса вдогонку: «Козаков!» – «Нет, Павликовский!..» – «Да Козаков, тебе говорят!» После кинофильма «Госпожа Бовари» его стали узнавать на улицах и в метро. Секретарь директора магазина:– Вы к кому?– Евгений Несторович у себя?– У него бухгалтер.– Да я на минуту.Вошел в кабинет, где под японским календарем раскачивался в кресле сам зав. пищеблагами с орденской колодкой на груди. Директор любил с семьей выходить в свет, в театры, на стадионы, в цирк, он радушно опекал артистов, певиц и футбольного ветерана Соколова из дома номер сорок.– Привет, дорогой. Подожди минутку.Бухгалтер неодобрительно глянул на Леонида, бегло пробурчал насчет чьей-то штатной единицы и, подобрав штук сто бумаг со стола, вышел. Директор протянул актеру огромную пятерню:– Давай садись, Леонид Алексеевич. Играешь сегодня, что даете?– «Ревизора» даем, Евгений Несторович. Вам вроде понравилось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30