– Я спрошу отца. Но если он откажется, вам придется уйти.
Она закрыла за собой дверь. В доме по-прежнему слышны были звуки музыки. Стефан ждал. Он уже подумал было, что она не вернется, как Анна появилась на пороге.
– Не больше пятнадцати минут, – сказала она. – Имейте в виду – я засекла время.
Она проводила его в комнату в торце дома. Музыка все еще звучала, хотя громкость убавили. Комната была большая, с голыми стенами, посередине стояла больничная кровать.
– Говорите в левое ухо, – сказала она. – Правым он совсем не слышит.
Она закрыла за собой дверь. В голосе ее чувствовалась усталость и раздражение глухотой отца. Он подошел к постели. Лежащий на ней человек был очень худ, на грани истощения. Чем-то он напоминал Эмиля Веттерстеда. Тоже ждет смерти.
Якоби повернул голову и показал рукой на стоящий у кровати стул.
– Сейчас музыка кончится, – сказал он. – Извините, но я совершенно убежден, что это преступление – начинать разговор под музыку Иоганна Себастьяна.
Стефан сел на стул. Якоби взял пульт и прибавил громкость. Музыка заполнила комнату. Он лежал с закрытыми глазами и слушал.
Когда концерт закончился, он дрожащим пальцем нажал кнопку на пульте и положил его на живот.
– Я скоро умру, – сказал Якоби. – Это большое счастье – жить в эпоху после Баха. Мое личное летоисчисление знает только две исторические эпохи – до Баха и после Баха. Кто-то из поэтов даже написал об этом стихи, забыл его имя. Я удостоен великой милости – провести мои последние дни в обществе его музыки.
Он лег поудобнее.
– Но теперь музыка кончилась, и мы можем говорить. Что вы хотели?
– Меня зовут Стефан Линдман.
– Это мне уже сообщили, – сказал Якоби нетерпеливо. – Я помню вашего отца, я составлял его завещание. Вы же об этом хотели говорить? Но неужели вы думаете, что я помню содержание какого-то завещания? За сорок лет практики я составил не меньше чем тысячу завещаний.
– Там было упомянуто пожертвование в общество «Благо Швеции».
– Что-то такое помню – хоть и не уверен.
– Выяснилось, что это общество – составная часть шведской нацистской организации.
Якоби нервно забарабанил пальцами по одеялу:
– Нацизм умер вместе с Гитлером.
– И тем не менее в Швеции немало людей, передающих средства в эту организацию. Среди них много и молодых людей.
Якоби смотрел на него, не мигая.
– Кто-то собирает марки. Или спичечные этикетки. Ничего необычного в том, что кто-то коллекционирует отброшенные политические идеалы, я не вижу. Люди всегда тратят жизнь на чепуху. Например, бесконечные и ничего не говорящие сериалы – их создатели просто-напросто презирают зрителей, считают их законченными кретинами. Люди таращатся на эти серии и умирают, не досмотрев.
– Мой отец пожертвовал деньги этой организации. Он был нацистом?
– Я знал вашего отца как патриота с развитым национальным сознанием.
– А мать?
– Я ее почти не знал. Она еще жива?
– Умерла.
Якоби раздраженно прокашлялся:
– Зачем вы вообще пришли?
– Чтобы спросить, был ли мой отец нацистом.
– И почему вы решили, что я могу ответить на этот вопрос?
– Сейчас уже не осталось почти никого, кто бы мог на него ответить.
– Я уже ответил. Но мне интересно, почему вы решили меня побеспокоить.
– Я обнаружил его имя в списках членов нацистской организации. Я не знал, что он был нацистом.
– Какие еще списки?
– Я точно не знаю. Но там больше тысячи имен. Многие уже умерли. Но члены их семей продолжают вносить деньги.
– У организации должно быть имя. Как она там называлась? «Благо Швеции»?
– По-видимому, это некое добровольное объединение, но оно явно кому-то подчиняется. Кому – не знаю.
– Где вы нашли эти списки?
– Пока секрет.
– И ваш отец был в этих списках?
– Да.
Якоби облизнул губы. Стефан решил, что он пытается улыбнуться.
– В тридцатые – сороковые годы Швеция была вполне нацистской страной. Нацизм, в частности, был очень популярен среди юристов. Не только великий Бах был немцем. Швеция всегда заимствовала свои идеалы из Германии – литературные, музыкальные, политические. Так было до конца войны. Потом время переменилось, и мы стали черпать свои идеалы в США. Но не надо думать, что, поскольку Гитлер привел свою страну к страшной катастрофе, культ белого сверхчеловека и ненависть к евреям прекратили существование. Все эти идеи по-прежнему живы в сознании поколения, которому вдолбили их еще в юности. Ваш отец принадлежал к этому поколению, а может быть, и мать. И кстати, никто не уверен, что эти теории не возродятся вновь.
Якоби замолчал – говорить ему мешала одышка. Дверь позади Стефана открылась. Анна Якоби принесла отцу стакан воды.
– Время истекло, – сказала она.
Стефан поднялся.
– Вы вполне удовлетворены ответом? – спросил Якоби.
– Пытаюсь понять, – сказал Стефан.
– Дочь сказала, что вы больны.
– У меня рак.
– Неизлечимый?
Якоби задал этот вопрос неожиданно бодрым тоном, как будто его радовала мысль, что смерть – не только удел стариков, проводящих последние дни жизни, слушая Баха.
– Надеюсь, что излечимый.
– Разумеется. Но смерть – это наша тень, мы не можем от нее избавиться. И в один прекрасный миг эта тень превращается в дикого зверя, и скрыться от него мы не можем.
– Надеюсь, что меня вылечат, – повторил Стефан.
– Если нет, предлагаю Баха. Единственное лекарство, которое помогает. Музыка Баха утешает, облегчает боли и придает мужества.
– Спасибо, запомню. Спасибо, что уделили мне время.
Якоби молча закрыл глаза. Стефан и Анна Якоби вышли из комнаты.
– Мне кажется, у него боли, – сказала дочь в прихожей. – Но он не хочет принимать болеутоляющих лекарств.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130